"Мы с Кукбарой обнаружили, что сновидцы могут проникать в пограничье во сне, только если там кто-то есть, то есть если оно открыто. Не исключено, что вся сновидческая суть именно в том, чтобы попадать в пограничье, не прибегая к препаратам и техникам. Я — не сновидец, тут мне не повезло. С другой стороны я нашла пусть и тяжелый, но все жде путь туда. Сама нашла, не прибегая чужой помощи".
"Любопытно, возможно ли сделать вход в пограничье? То есть создать что-то вроде портала, который будет иметь ключи, чтобы можно было войти и выйти? Это значительно бы облегчило нам задачу?!"
Ответ на последний вопрос пенелопы я знала: "Возможно, и Виктор это сделал, пытаясь спастись!"
— Все-таки я по ней скучаю, — подал голос Виктор. Я так зачиталась, что не заметила, как он отошел к окну и задумчиво смотрел в сад, солнце уже почти село.
— По Пенелопе? Она была приятной.
— Она была очень душевной. Я отдыхал только с ней и с тобой, забывал обо всем, успокаивался, — улыбнулся Виктор.
— Но я не понимаю, как нам может это все помочь, — мрачно сказала я.
— Ты ищещь там ответы на свои вопросы. Ответом в тетради нет, но там есть законы и принципы, по которым работает пограничье, они-то нам и помогут, — философски заметил Виктор.
— Исходя из вышеописанного Серцет настолько силен, что созздает пограничье, не входя в него. И ему понадобился вход, чтобы войти и сделать-таки то, что он задумал, — рассуждала я.
— Может быть и так. Вопос есть и важнее. Зачем ему убивать ван Чеха? Может, он это не специально, просто доктор оказался хорошим прототипом для его произведения и герой должен умереть. Сила его настолько велика, что действие романа происходит в пограничье, ты за этим наблюдаешь, а он и знать не знает. Кстати, он управляет пограничьем через бумагу. Его писательская сила может быть так велика, что заставляет пограничье дергаться. Все психи в пограничье, пенелопа об этом упоминает! — осенило Виктора.
— Зачем убивать ван Чеха… я не понимаю.
— Может быть, он и не хочет никого убивать!
— А если хочет?
— Ты не можешь этого знать, пока он сам не принался.
— Пойдем спросим.
— Здравствуйте, господин дер Гертхе, ачем вы хотите убить доктора?! — кривлялся Виктор.
— Туше, — мрачно пробормотала я.
— Пора идти к доктору, — резюмировал Виктор.
— Зачем?
— Будем его красть. Потому что как иначе. Он же сам сказал, что не может стоять и ходить нормально. Ты невнимательна сегодня, — прищурился Виктор, — Расслабься, радость моя, все будет хорошо.
— Зачем ему туда лезть? — всем существом я была против этой затеи.
— Затем, солнышко, затем, — уклончиво ответил Виктор, подталкивая меня к двери.
— Зачем "затем"?! — недоумевала я.
— А я откуда знаю?! Надо, значит, надо, и вообще приказы не обсуждаются.
— Ты же никогда не служил!
— Перестань цепляться к моему темному прошлому, — фыркнул Виктор и потащил меня к отделению реанимации.
Доктор уже ждал нас у окна. Он, схватившись за подоконник, тревожно всматривался в темноту. Мы быстро прошуршали по песку дорожи и остановились напротив него. В свете тусклого фонаря доктор выглядел слегка желтым лицом. Однако, его профиль четко вырисовывался на фоне темной палаты. Черные кудри слегка колыхал ветерок, доктор был романтичен и бледен, глаза его сверкали в темноте самостоятельно, без всяких там фонарей.
— Заждался, — отрывисто сказал доктор, и полез на подоконник. Он едва не нырнул злополучной, кудрявой своей головой вниз, но удачно полетел прямо на Виктора, тот подхватил его. Оба они упали на дорожку.
— Смягчил удар, спасибо, — откомментировал тихо доктор, поднимаясь и протягивая Виктору руку.
— Обращайтесь, — кратко ответил Виктор.
Я заметила, какими деловыми вдруг оба они стали, словно думали об одном и том же общем деле, хотя доктор нам своих планов еще не излагал.
— Ну, и что тут у нас происходит? — заспанный, но очень суровый доктор, выглянул в окно.
— Ну, ты сам видишь, — в тон ему ответил ван Чех.
— Валя, тебя проще расстрелять, чем вылечить, — вяло рассудил врач, — Учти, я окно на ночь закрою изнутри, и не пущу через дверь. Обратно влезай, как хочешь.
— Я же Шредингеровский, — подмигнул ему ван Чех.
— Дурак ты! — махнул рукой врач и закрыл окно.
Мы быстро пошли по песку дорожки вперед, ван Чех опирался на Виктора и жаловался, что его нещадно мутит. Я не чувствовала ног, словно летела над землей. Что-то важное случится, ужасно важное, неизвестность хуже каторги.