Они стали подниматься вверх. Строение крыльев предполагало движение только вверх или только вниз.
— Красота, — Виктор подошел ко мне сзади и обнял. Я поежилась в его тепле и улыбнулась.
— Ты где был? Такое зрелище пропустил.
— Надо было спрятать на всякий случай этого Ка.
— Кого?
— Ка. Давай попозже, не отвлекайся.
Серцет и Аглая медленно поднимались вверх.
— Иди, тебе пора, — тихо говорила Пенелопа, отстороняясь от ван Чеха.
Я наблюдала за кружащейся парой, но слушала, что говорят рядом. До ломоты в костях было любопытно.
— Не хочется уходить, — лениво проговорил ван Чех, понимая, что уйти придется в любом случае.
— Вот и иди.
— Долгие проводы лишние слезы. А я сегодня что-то чувствителен.
— Сам знаешь, я не люблю долго прощаться, тем более, что благодаря этому безумцу, я отчасти всегда буду с тобой. По крайней мере раны я залатаю.
— Буду благодарен.
— Октео.
— Ну, а что такого?
— Не приятно же обоим.
— Мне приятно, не знаю как тебе.
— Так! Все! Хватит, — смеясь, говорила Пенелопа, — Надо было пока я жива была, тогда было бы еще лучше.
— Ну, прости.
— Да, оба хороши, не извиняйся. Ты лучше рисмотрись к той девочке, что двоится.
— Она меня любит.
— Она хорошая, присмотрись, Октео. Послушай старушку Пенелопу. Никто не заставляет выкидывать меня из твоего сердца, если ты сам того не захочешь.
— Присмотрюсь, — лениво ответил ван Чех.
— Давай. Иди.
Я покосилась. Пенелопа целовала ван Чеха в макушку и одновременно выталкивала куда-то.
Виктор дернул меня за рукав. Мы тоже тихо пошли назад, в конце концов, оказались в ординаторской. Ван Чех уже сидел в своем кресле и улыбался подобно коту, объевшемуся свежей сметаной.
Глава 20
Выглядел ван Чех устало и бледно, даже как-то болезненно. Но вместе с тем явно было видно, что он доволен, а пуще всего этого рад видеть нас с Виктором.
— То, что сегодня свершилось надо отпраздновать, но, я боюсь, что мне теперь нельзя пить какое-то время. Хотя чертовски хочется напиться.
— Так, что же все-таки произошло? — спросила я.
— Не тараторь, Бри, сядь, — поморщился ван Чех, кося хитрым глазом, — Дай отдохнуть. У меня перед глазами все еще стоят Аглая и Серцет, теперь им, правда, не помочь, но болезнь из взаимна, а что модет быть прекраснее взаимности?
Ван Чех замолчал и мечтательно улыбнулся. Я легла на плечо Виктора и быстро пригрелась. Он перебирал мои волосы, я почти уснула.
— Спишь? — доктор смотрел на меня через стол хитро.
— Уже нет. Ваши дурацкие вопросы мне мешают, — через чур резко отозвалась я.
— А у меня есть сказочка для непослушных девочек, — лукаво улыбнулся доктор, — Но не хочешь слушать, тогда проводи старого больного доктора до его больничной палаты.
— Но вы не сможете залезть в окно…
— А зачем мне окно? Я про бывшую палату Пенелопы, я уж там заночую.
— А вы не…
— Не собираюсь там оставаться на века, если ты об этом, — оборвал доктор и стал подниматься.
Тут я заметила, что бинтов на нем нет, но двигается он все равно с трудом.
— Нет, так дело не пойдет. Рассказывайте свою сказочку, — сказала я.
— Вот, как жаль, что я не Пенелопа и у меня нет железной силы воли не предлагать что-то второй раз, — шутливо сокрушался доктор.
— Это может быть и хорошо, что вы не Пенелопа, но может быть начнем?
— Что ты знаешь о древних египтянах, Бри?
Я обомлела, никак не ожидала такого вопроса.
— Не так уж и много. Ну, они хоронили своих мертвецов в пирамидах, заматываали в тряпки, солили в растворах… Еще е них были боги с головами зверей… Как-то так.
— Два тебе по истории теологии, — усмехнулся доктор, — Но это не суть. Сколько было душ у каждого уважавшего себя египтянина.
Вопрос поставил меня в тупик. Если душ, значит, она уже не одна, осталось назвать верное число:
— Пять.
— Молодец, пальцем в небо! — восхитился доктор, — Не буду заставлять перечислять, все равно сам уже не помню. Но была такая душа, как Ка или двойник. Считалось, что он живет в параллельном мире, и если там его убьют, то здесь человек сойдет с ума и умрет и уже никогда не возродится. Это не совсем верно. Вот, что смогла доказать Пенелопа.