Так что перед сном я ахнул ложку валерьянки. И долго ворочался, пытаясь найти позицию, в которой сердце перестало бы ныть.
20
Утром, когда я собирался на работу, и на работе в суете начала дежурства — сдача наркотиков, получение лекарств — я как-то забыл о вчерашнем чтении и нытье сердца. Но стоило мне сесть в машину, как что-то снова вступило в сердце — нет, не нытье даже, но какая-то холодная тоска.
Так что я вспомнил сказку Андерсена — льдинка попала в сердце, и оно леденеет, все вокруг заливая тоской. Словно бы я не взрослый здоровый дядька, а нервная юная барышня, впервые разочаровавшаяся в любви. И так было в сердце холодно и пусто, что я готов был тихо постанывать. И все ерзал на сиденье, пытаясь найти удобное положение, чтоб растопить лед в сердце.
Старался отключиться, на вызовах, понятно, забывал о своих тревогах, но, как назло, день был спокойный. До семи часов только три раза и прокатился.
Но зато в семь часов!
Поступил тревожный вызов из Кашина — мальчик прыгнул с крыши и напоролся на колья забора.
Я схватил сумку и к выходу.
— Погодите, Всеволод Сергеевич, — сказала диспетчер. — Нет машины.
— А где моя?
— Наташа уехала.
— А где ее?
— На яму встала. И одна поехала на заправку. Сейчас придет.
— Ну, вы даете. В самый нужный момент прокол. Как всегда.
— Ну, подождите.
Какое-то непереносимое нетерпение вселилось в меня. Я то садился на топчан, то вскакивал с него, то метался по комнате, как по клетке. Понимал — там что-то серьезное, а я не могу выехать. Ну, я ему завтра дам! Ему — это, понятно, Алферову. Поздняя осень, вечернее время, всегда много вызовов, а он не может подстраховаться машиной. Там, возможно, мальчик висит на заборе, а я торчу здесь и не могу выехать.
Наконец, гуднула машина, и я выбежал.
— Что так долго? — спросил у шофера.
— Кончился бензин на нашей станции. Пришлось ехать в Губино. Зато оба бака заправил.
— Тогда резвее. С мигалкой и максимально.
— По такой дороге не разгонишься.
Да, больше пятидесяти километров делать по этой дороге было нельзя. Дорога чуть подмерзла, и был густой предморозный туман, тягучий и липкий.
Доехали до Кашина. Нас встречали. Велели подъезжать к дому со стороны поля. У забора толпились люди. На пальто, брошенном на землю, скорчившись, поджав ноги к животу, лежал мальчик лет двенадцати, худенький, бледный, с впечатанной гримасой боли.
— А почему в дом не внесли?
— Не дает. Кричит.
Он прыгал с крыши на сарай, поскользнулся и упал на колья забора.
— Ты слышишь меня, дружище?
— Слышу, дядя.
— Я тебя сейчас внесу в машину. Потерпишь?
— Больно.
— Носилки! — крикнул я шоферу.
Мальчик стонал, не давая дотронуться до груди и живота. Ран не было, только ссадины, но это не утешало: могли быть и переломы ребер, и разрыв легкого, и селезенки — могло быть все.
— Кто мать? — спросил я, выглянув из машины.
— Я, — отозвалась сорокалетняя женщина.
— Вы с нами?
— Нет. У меня еще двое. Некормлены.
— Он будет лежать в хирургии.
Мы поехали. Я потянулся к наркозному аппарату, чтоб поверхностным наркозом снять боль, даже приладил маску, но тут обнаружил, что в баллоне нет закиси азота. Бросил аппарат и от бессилия протяжно, хоть и молча, выругался. Мне же мальчишку не довезти — у него сейчас начнется шок. И кляня себя, свою жизнь и свое начальство, я ввел мальчику наркотик. Понимал, что делать этого нельзя, хирургам потом будет трудно определить, что с мальчиком, но другого выхода у меня не было. Мальчик заснул.
Дежурил, на счастье, Коля.
— Хреново, — сказал он, узнав, что я ввел наркотик.
— Да уж хорошего мало.
— Что хоть ввел?
— Слабенький.
— Ладно. Все равно покуда снимки сделают, да понаблюдаем мальчишку. Не полезем ведь сходу. Но скажи своему Алферову, что он поганец. Без закиси ездить — это не дело.
— Скажу.
— Не забудь!
— Не забуду.
Только пришел в себя, только попил чай, мне новый вызов. Роды.
— Какие? — крикнул с кухни.
— Вторые.
— Давно схватки?
— Не знаю, — это все через две комнаты.
— Наши берут? — спросил я на всякий случай.
— Нет, везти в город.
— Как в город? — это уж я вбежал в диспетчерскую.
— А так. Приказ начмеда. В родильном отделении канализация лопнула. Негигиенично — все залило.