Девушка опять улыбнулась – соблазнительное сердечко алых губ, ямочки на щеках, блеск карих глаз. Рыжик невольно залюбовался первой принципалкой Элен Ливали – и улыбка Алии Селакес засияла ещё ярче и очаровательнее.
-Я всё-таки хотела бы, чтобы ты сам, по доброй воле, приехал в Некоуз, к нам в Кирпичное, – искренне сказала Алия. – Ты создан для уз, и ты сам в своё время создавал узы, беглый директор Антинеля Норд, не отрицай. Узы, куда более сильные, чем у Элен Ливали!
-Да, – тихо сказал Рыжик, глядя мимо Алии куда-то в горящий костёр, где обращалась в прах, пепел и дым Зима с льняными косами. С косами, совсем как у Элен Ливали, она же комендантша малосемейки на улице Исаака Дунаевского в городке Избор, она же директор общежития 7/1 корпуса Антинеля, она же глава Центра в Кирпичном и член городской администрации Никеля.
-Да... – стиснутые в карманах пальцы. Воспоминание – огненная топка крематория, полный отчаяния женский крик, слёзы в умоляющих серо-голубых глазах, тлеющий кончик длиной русой косы... Горящие косы куклы в масленичном костре. Что было прахом – стало светом...
-Рыжик, – тихо шепнула Алия, стоя совсем рядом. Её нежные губы коснулись высокой скулы Рыжика, оставив ощущение упавшего цветочного лепестка. В широко распахнутых карих глазах – хоровод мыслей, вихрь эмоций, калейдоскоп желаний. Первая после Ливали... всегда после, всегда на одну ступеньку ниже абсолютной власти. А тут ещё плетёт свои интриги и строит козни вторая принципалка, прелестная Нарцисса, желая заграбастать себе Антинель с его новым директором Седаром... Как несправедливо, обладая равной с ней силой, всегда быть в тени Элен.
-Р... Рыжик, – тихо-тихо, совсем тихо, повторила девушка. И такими же оцепеневшими, как у него, глазами уставилась в костёр, где сгорала под смех и крики горожан девушка с косами.
Сгорала, да... Пепельное пятно так и не прошедшего ожога на руках и плечах, и два тонких шрама на нежной щёчке Элен – распорола в ту ночь о край топки крематория, сопротивляясь...
«Я видела эти отметины».
«А я видел, как они появились».
«Я и ты... мы можем...»
(Трепетание алых губ Алии, не желающей более быть второй после первой; омуты чёрных глаз директора Антинеля – не бывшего, нет, не бывшего, потому что это никакая не должность, а некое особенное состояние души...)
«Да, мы можем. Но должны ли?».
Рука с медным узором на запястье ловит руку в перчатке с бриллиантовой застёжкой:
«Я не поверю, что ты не хочешь...».
Усмешка тонкого рта, раз и навсегда перекошенного уголками вниз:
«Я тоже в это не поверю».
Взволнованный вздох; отражённая в тёмных зрачках горящая фигурка со светлыми косами, в голубом платье и кружевной шали с узором из ландышей:
«Значит?..».
-Встретимся на Перемене, – Рыжик заглянул в карие глаза Алии Селакес, где бушевал огненный шторм. – Приходи на ртутные озёра, в Депо. Я буду встречать Перемену именно там.
-Рры... Ррыжик, – с улыбкой выдохнула девушка, и ему вдруг очень понравилось, как Алия произносит его очередное имя. Ничего общего с ромашковым светлым «Рыжуля», подаренным ему Камилло. В голосе Селакес, в том, как она выдыхала, раскатывая вдруг рубиновые бусы по дощатому полу, была скрытая, горячая страстность.
-Скажи теперь моё прошлое имя, – попросил он серьёзно. Алия опять улыбнулась, чуть прижмурившись от предвкушения:
-Норр... д, – опять дробный перестук красных бусин по полированным половицам. Рыжик мечтательно вздохнул и покачал рукой Алии, всё ещё доверчиво лежащей в его собственной.
Камилло с той стороны догорающей зимы смотрел на них с охотничьим азартом, и всё ждал, когда же молодёжь прекратит стоять с глупым видом и, наконец, начнёт целоваться.
-Глянь, твой Камилло в засаде сидит, – Алия одними глазами указала на затаившегося за гирляндой воздушных шариков Диксона. Рыжик тихонечко засмеялся:
-О да, это он любит... Он даже порнушку смотрит в тайной надежде на то, что в конце все непременно поженятся...
-Он всё-таки дорог тебе, признай, – повторила Селакес, – не бойся, я не скажу об этом Элен, честное и кирпичное! Чтоб мне рот на всю жизнь зашили, если проболтаюсь.
Рыжик покосился на Алию и после раздумья кивнул.
-Это хорошо, – обрадовалась та, – значит, ты всё-таки умеешь любить, слухи врали... Элен Ливали, когда рассказывала нам с Нарциссой про Антинель, она говорила, что у тебя...
-Нет сердца, – спокойно закончил за неё Рыжик. – И это правда. Я отдал его в жертву – но теперь эта жертва была добровольная, а не потому, что того захотелось командору Садерьеру...
-А кому ты отдал сердце? Девушке? – ляпнула Алия – и вдруг залилась таким непереносимым, таким свекольным румянцем, что едва не загорелась сама подобно масленичному костру. Рыжик уставился на Селакес в некотором изумлённом замешательстве: такого вопроса он от первой принципалки Элен как бы не ожидал. То есть совсем.
-Прости... ладно... увидимся на Перемене... пока! – скороговоркой выпалила вдруг Алия, и бросилась прочь, оставив на асфальте выпавшую из кармана красную перчатку.
-Та-ак... – многозначительно изрёк демонический Диксон с корзинкой яиц наперевес, тенью вырастая за левым плечом у Рыжика. – Ты знаешь, мой юный падаван, если ты будешь и дальше производить столь же сокрушающие успехи на личном фронте, мне придётся самому искать себе невестку! И не кричи потом, что тебя не предупреждали.
-Да это по делу, – попытался улизнуть Рыжик, но прозвучало это настолько фальшиво и лицемерно, что он сам себе не поверил.
-Ладно, Масленица заканчивается; зиму, она же Лунтик, она же Тимошенко, единая в трёх лицах, благополучно сожгли; солнце садится, холодает. Пора в магазин за вкусняшками и домой печь оладушки... – предпринял он ещё одну попытку. На оладушки Диксон клюнул и пошёл к своему «Паккарду», торжественно выставив перед собой корзинку с яйцами. Рыжик потёр лоб и покачал головой с выражением «С ума сойти, что у меня за жизнь такая?», потом подобрал перчатку Алии и сунул её в карман. Народ потихоньку расползался по домам. Уставшая тамада смывала румяна из бутылки с водой, открывая серое, осунувшееся лицо; праздник линял в будни.
Ветер шевелил остывающую золу, в которой лежал не догоревший кусочек светлой льняной косы. Рыжик вздрогнул и поднял воротник пальто – малиновое солнце уже коснулось горизонта краем, и на улице стремительно холодало. Заторопился за Камилло...
Зима и Элен похожи: сколько их ни жги, всё равно возвращаются из пепла и праха.
Впрочем, и я похож... ведь я тоже возвращаюсь. Особенно, когда есть, к кому...
Рыжик догнал Диксона, ухватил его под локоть, и со счастливой улыбкой захлопнул дверь в тёмную кладовку своих прошлых жизней.
====== 26. Канун Перемены ======
-...Диксон, – с печальным вздохом сознался Рыжик где-то посредине следующей недели, застав Камилло за расчёсыванием усов перед уходом на работу. – Диксон, у меня опять неуёмная тяга к перемене декораций и места действия. Я знаю, что тебя в твоей страховой конторе давно держат исключительно потому, что больше никто не рвётся продавать ОСАГО и КАСКО нервным автосипедистам. И что если ты оттуда свалишь, то потом работы в Аннаполисе и его окрестностях не найдёшь никакой. Но может, всё-таки... опять уедем?..
-А как же эти жучки-древоточцы? В смысле, по-прежнему преследующие тебя функционеры из Кирпичного? – Камилло посмотрел в зеркало на стоящего за его левым плечом Рыжика, опять потерявшего где-то выражение лица. А интонации он забывал добавлять в свой голос вообще практически всегда. Диксон уже привык.
-Это не смертельно, – отозвался Рыжик, немного помолчав. – У тебя правый ус кривее вверх, чем левый, поправь.
-Нды? – Камилло критически оттопырил нижнюю губу как-то набок и подправил центровку усов. – После переулка Каховского, после Берёзников и того нападения ты говоришь, что это не смертельно? Садерьер тебе башку открутит и будет прав.