-Поль, ты невыносим. Я теперь понял: десять лет, которые тебя не было на Озёрах, были самыми счастливыми в моей жизни… – Леонар брезгливо взял Полеву перчатку двумя пальцами и встал – в трамвай залезала Аанна с флягой воды в виде коровы с откручивающейся головой.
-Мрак! Что у вас такие умонастроения, будто вы друг другу объявили джихад? Вы так орёте, что дядьке-рыбаку на ручье всех барабулек распугали, – Аанна унесла флягу в кабину и два раза хлопнула в ладоши поднятыми над головой руками, отчего Леонар нервно вздрогнул и уронил перчатку. Добрый Диксон подумал, что учёному надо бы попить валерьяночки, пока Лористон в нервяках не удушил себя собственным шарфиком. В компании с Бонитой у него были все шансы сделать это в ближайший же час. Аанна же, заполучив внимание граждан пассажиров, заявила:
-Ну-ка, господа и дамы, бодрей и веселей! У нас праздничный трамвай, а не катафалк какой! Леонар, хватит жаться по углам и кислиться, а то в чай выжму вместо лимона. Поль, хватит всех ковырять, лучше сыграй нам на губной гармошке песенку про бантики и хвосты. Слада… Слада, ты тут? Я тебя не слышу… где ты?
-Я здесь, а она там, – звонко проговорила Слада, так жутко побледнев, что на щеках высыпали незаметные до того веснушки. – Лучник подберёт Стрелу, а Игла будет сломана, если цветы так и не смогут распуститься… Нас всех ждёт кровавый закат, послушайте, самый кровавый, алый-алый, но не как маки или розы, а как электрическая лампа… Закат мира…
Девушка умолкла, и повисла мёртвая, наэлектризованная тишина. Все застыли, скованные каким-то необъяснимым ужасом, словно экспонаты музея мадам Тюссо. Слада глубоко и часто дышала, стискивая руки; в её ясных васильковых глазах стояли слёзы, губы дрожали.
-Простите, – пролепетала она пришибленно, – я не хотела… но у меня это само собой накатывает, словно цунами, я ничего не могу поделать… простите меня.
-Ладно. Поехали, – глухо отозвалась Аанна, скрываясь в кабине. Нервно лязгнули двери трамвая, и вагон без объявления резко дёрнул с места, заставив Сладу и Леонара пошатнуться, вцепившись друг в друга. Диксон зябко поёжился и хотел было спросить у Слады, какой смысл кроется за её таинственными словами – но не успел: Бонита опять принялся напевать, покачивая в такт ногой в лакированном узконосом башмачке.
-Прекрати, Поль, как ты сейчас можешь! – задёрганно крикнул Леонар, нервно кривя рот и обнимая Сладу так, словно хотел защитить девушку от Бониты.
-…Коснись моей руки, и в мир иной войдём, счастливые, вдвоём, близки и далеки-и-и… Что-что, Леонар? Как могу я?.. – Поль встряхнул кудрями и склонил голову набок, пристально глядя на блондина. О взгляд его тёмно-серых, свинцовых глаз можно было запросто порезаться, до того он был жестокий и холодный. Камилло понял, что Поль отнюдь не так сильно пьян, как хочет показать. Или как ему самому хотелось бы.
-Леонар… оставь ты его. Пошли, сядем, – тихо прошептала Слада и деликатно, но настойчиво потянула Леонара в конец салона, вцепившись в его пиджак. Поль гадко ухмыльнулся:
-Да уж, пощебечите там в уголочке об этих, как там мухнявый выдал… догматах свободной любви, во!
Леонар зло блеснул на него глазами, но нашёл в себе силы промолчать, и дал Сладе оттащить себя куда подальше от непонятных, холерических перепадов в настроении Бониты и от угрюмо нахохлившегося, погружённого в себя Диксона.
-Они нич-чего не понимают, – страшным шёпотом поделился Поль с Камилло, опять каким-то непостижимым образом стремительно пьянея и даже начиная косить левым глазом. Видимо, это белое шампанское из серебрянки и впрямь неслабо давало по мозгам – а потом ещё долгонько блуждало по организму, нахлобучивая в самые неподходящие моменты…
-Я тоже не очень понимаю, – холодно и вежливо откликнулся Камилло, отодвигаясь от Поля – тот качнулся к нему в явном желании ухватить за пальто.
-А что тут непонятного, – Бонита оперся локтями о широко расставленные колени, чтобы хоть как-то держать равновесие во вновь несущемся с бешеной скоростью трамвае, и доверительно наклонился к Диксону. – Всё очень даже просто и понятно, если читать всякие древние манус… манусприты. Бумаги. Ведьминские. Там мы все описаны, как в уголовном деле… под кличками. Например, вот я – Лучник. А Игла – это твой, ну и ещё немного мой, потому что он Норд, рыжий э… Рыжик. Ты понял?..
Камилло опять зябко поёжился. Он понял, пускай и отчасти, но страшился поверить. Бонита вновь ухмыльнулся, но вышло это у него как-то невесело.
-Веришь ты в это, или не веришь, один фиг, это всё равно сбывается, – сказал он. – Я на своей собственной шкуре вдоволь испытал неумолимую силу пророчества Тэй Танари…
-Это… вроде как одно из проявлений уз Некоуза? Не тех, которые от тяжёлого света, а иных, древних, магических, пустивших корни глубоко-глубоко? – осторожно слюбопытничал Диксон, тем не менее, продолжая сурово пресекать попытки Бониты в себя вцепиться.
Поль со смешанными досадой и насмешкой прикусил угол нижней губы:
-А-а, мухняша, тебе уже прочитали краткий курс лекций молодого бойца за старый режим и свободное Некоузье?.. Ну да, всё верно. Земли клина полны энергии… иррациональной и через букву «е», – тут Поль опять хихикнул о чём-то своём, тряхнув кудрями. – Эта энергия входит со всем в резонанс,… и на выходе мы имеем то, что мы имеем. Только улавливать взаимосвязи и колебания в событийном поле, а потом использовать это знание для построения стратегических многоходовок умеют… а, никто толком не умеет, даже ведьмы. Вернее, они это умеют, но им это, как правило, совершенно не надо для счастливой жизни. Никто ничего не знает и не умеет, а все ходят с умными лицами. Кроме нефтяных коров. У них потому что лиц нету…Мухняша, ты меня слушаешь вообще?..
-Слушаю, – Камилло с поистине христианским смирением в очередной раз отцепил от своего рукава Полевы пальцы. Подумал, и ласковым голосом эдак ненавязчиво поинтересовался:
-И всё-таки, Полли, зачем ты едешь с нами – один, без Майло?..
-Майло она сразу уничтожит. А меня, может, не сразу. В конце концов, у нас была искренняя и очень светлая любовь. Ландыши, ландыши, светлого мая привет… – Бонита весьма поспешно утратил всякий интерес к Диксону, чтобы не провоцировать того на дополнительные расспросы, но Камилло было уже не остановить. Если к тайнам Рыжика и к его предыдущей жизни Диксон относился весьма трепетно, то с Бонитой никакого резона церемониться не было. Раз сказал «А», пусть теперь дальше весь алфавит произносит.
-Она – это кто? – голосом проводящего инвентаризацию золотовалютных резервов ОБЭПовца спросил Диксон, скрестив руки на груди и взирая на Поля с такой хладнокровной уверенностью в своём праве спрашивать, что у Бониты язык не повернулся отшить этого старикана.
-И что в тебе мягкого и пушистого нашёл Норд?.. – абстрактно возмутился Бонита куда-то в сторону дверей, потом запустил пятерню в кудри и со вздохом сообщил:
-Поясняю для лиц, нечаянно пропустивших первый десяток тысяч серий нашей местечковой «Санта-Барбары». Она – это госпожа Элен Марилетта Ливали. Самая восхитительная и при этом самая кошмарная ошибка моей молодости. А может, и всей жизни. Мне нужно встретиться с Ливали – причём раньше, чем Игла и Стрела воткнутся в одну и ту же точку на карте Некоуза… или пока они не вонзятся в сердце своей нечаянной жертве. Читай надпись в скобках – тебе, мой усатый друг. Ибо ты здесь неизбежный чужак, ты вне нашей давней взаимосвязи.
-Но я и Рыжик… – попытался возразить Камилло, слегка испуганный неожиданно серьёзным тоном Поля, но Бонита остановил Диксона резким жестом руки. Его серые глаза вновь смотрели жёстко и холодно, словно у целящегося снайпера, и в них была та замораживающая сердца и губящая надежду квинтэссенция свинцовости, что бывает лишь у ноябрьского неба. Лёд, сталь и предчувствие беды были в глазах у Поля Бониты – и Камилло понял, отчего тот так не хотел расставаться со сладостной, кружащей голову лёгкостью, что дарит шампанское из серебрянки…