Поскольку Рыжик не сопротивлялся, Алии легко удалось вытащить его в коридор, захлопнув ногой дверь, и свернутым платком промокнуть струйку крови на лбу. От прикосновения Рыжик сильно вздрогнул и по-змеиному зашипел на девушку – та аж уронила платок, отдёрнув руки.
Наклонилась, чтобы поднять и отряхнуть, сказала укоризненно:
-Ну вот, вместо спасибо ещё и шипит! Зачем ты туда вообще пошёл, Ррыжичек? Тебя что ли специально тянет туда, где опасно и страшно?.. Даже я в мойку к трамвайщицам не лазаю. У них там вечно пустые шприцы валяются, и грязные миски из-под кровежорок, и эти бинты, что они на глазах носят… Они ведь их снимают, чтобы умыться… То ещё местечко. И лампочка с зеркалом, зачем они им? Я понимаю, в кухню и в комнаты к девчонкам учёные из Гильдии заходят, обратно же леди Джанне, но в душевой к чему свет? Кто и на что там будет смотреть?..
-А ты не спрашивала? У Тамсин, скажем. Вы ведь подруги, – слегка успокоившийся Рыжик потрогал исцарапанный лоб. Поморщился, глядя на испачканные подушечки пальцев: кровь всё никак не унималась, хотя обычно ссадины на Рыжике заживали, как на бродячем коте. Селакес опять приложила к ранке платок и ответила:
-Нет, не спрашивала, неловко как-то. Слушай, пошли-ка на кухню, я там аптечку видела. Если без метафор про розы и колодцы, то где это тебя так угораздило? На, держи платок. Держи-держи, не отнимай. Пошли.
-Без метафор говорю – булавкой, – из-под платка ответил Рыжик недовольным голосом.
-Причём в этот раз она, хвала небесам, не осталась торчать во мне насквозь. Да уж, tres forte el muerte, что верно, то верно…
Алия покосилась на него и решила, что лучше повременить с расспросами и вообще закрыть тему. Ей не хотелось ломиться в какие-то сугубо личные дела Рыжика подобно алюминиевому трамваю с отказавшими тормозами и пьяной девицей-вагоновожатой.
-Спасибо, – чуть улыбнулся ей Рыжик и сел на край подоконника, всё так же прижимая ко лбу платок. Чёрная дыра лугового колодца всё ещё была рядом, и всё так же ластился к рукам и к лицу аромат роз, ныне мёртвых и сточенных червями – но Рыжик затаился, не шевелясь, не делая резких движений, не думая опасных мыслей, и удержался на краю. Он одновременно страстно желал и страшился того, в чём поклялся в далёком вчера Полю Боните: встретить здесь ту, что полюбил всем своим потерянным сердцем. Ту, что ждёт его на дне колодца памяти, среди мёртвых роз с острыми шипами-булавками. Ту, что звали Мария Оркилья…
-Ррыжик! Ррыжичек… ох, ну что же с тобой такое… – жалобно позвала его Алия, и Рыжик, встряхнув головой, отвёл взгляд от приклеившейся к подошве его сапожка, истрёпанной белой розочки с бурыми пятнами на шёлковых лепестках. Селакес стояла напротив него, держа в руках бутылочку с перекисью и смоченный ею же кусочек ваты, и в её карих глазах была искренняя тревога.
-Что с тобой, я не понимаю!.. Ты сам не свой с тех пор, как мы поговорили на кухне. Чем я могу тебе помочь, скажи, а?..
-Найди мне скляночку хлороформа, Алия, – мрачно отозвался Рыжик, отодвигаясь подальше от Селакес по подоконнику. – И немедленно выкинь в помойное ведро эту ватку, что ты держишь в правой руке.
Алия недоумённо уставилась на ватку, чуть приоткрыв рот. Просьба Рыжика её озадачила.
-Зачем? – в конце концов, возмутилась девушка, делая шаг вперёд. Рыжик тут же отодвинулся ещё, едва не свалив с подоконника горшок с развесистой геранью.
-Затем, что на ней перекись! Отойди от меня вообще!
-Ах вот что, – Алия возмущённо затрясла пергидридным пузырьком. – Сейчас ты заявишь, что перекись щиплется, и потому твою ссадину ею мазать не надо?..
-Да, заявлю!! А если чистить картошку, то можно отрезать себе пальцы!.. – Рыжик дрыгнул ногами, стряхнув с сапожка розочку, и соскочил с подоконника, потому что дальше отодвигаться от Алии стало некуда.
-Вот уж точно, хлороформ мне сейчас очень пригодился бы! Усыпить тебя, а потом спокойно вылечить! А ну, стой, – Алия в броске настигла Рыжика и, оторвав его руку ото лба, молниеносно мазнула ваткой по всё ещё кровоточащей ссадине.
-А-а!.. добрый доктор Баркли, – тихонько взвыл Рыжик, зажмурившись. – Сразу видно опыт человека, пытавшего в застенках Кирпичного бедных приверженцев тяжёлого электричества! Ой...
-Не вертись, дай я подую, – Селакес легонько коснулась губами матово-белой кожи, потом не удержалась и чмокнула Рыжика в лоб, сбоку от царапины. – Эх, не понять, кто ты такой, Ррыжик… У тебя внутри как будто метроном щёлкает – то ты мальчишка-мальчишкой, то ты кто-то ужасно чужой, непонятный и очень-очень взрослый… Даже не кто-то, а что-то… Элен Ливали нам тебя по-другому описывала. По её версии, господин директор Антинеля – сцуко умный и расчётливый шахматист. Игрок судьбами, который может предрешить исход партии уже тогда, когда она ещё не началась… что ты смеёшься, я цитирую… Что упомянутый господин Норд непредсказуем в поступках, как погода в средней полосе, но при видимом отсутствии логики в его действиях, все они выстраиваются в сложную систему… и что у него странные вкусы и отношение к миру… Насчёт вкусов, это мы уже кстати увидели.
-Где? – всё ещё сквозь смех осведомился Рыжик. Мнение Ливали о своей персоне растрогало его до глубины души.
-Я заметила, что тебя притягивает, как сказать… упадок. Разрушенные судьбы, заброшенные люди, пустые дома. Осколки, черепки… – Алия задумчиво свернула свой испачканный платок треугольничком, словно фронтовое письмо. – Тебе нравятся, как ты сам выразился, сумрачные тропы… ты даже пахнешь, как осенние умирающие цветы и опавшая листва. Я уверена, что это не парфюм, а твой собственный запах. Да же, Ррыжик?..
-Да… – Рыжик устало прикрыл глаза. – Ты делаешь успехи, Алия. Не будешь воображать себе ничего – увидишь меня так, как я сам себя воображаю.
-Спасибо за инструкцию. Всё предельно понятно, – язвительно поблагодарила Селакес.
Она не жалела, что её многонощные мечтания не сбылись, сценарий идеальной встречи пошёл вкривь и вкось, а штаб по низвержению Элен с поста главной так и не начал свою работу. Общаться с Рыжиком было так же тяжело и увлекательно, как запускать воздушного змея в ураган, но Алия уже слегка приноровилась к качавшемуся в его душе маятнику или метроному. Селакес не любила простых задач. Хотя на выходе могли получаться и блюдца с ручками…
Девушка беззвучно хихикнула и сказала:
-Хлороформа не обещаю, но наперстянки сейчас заварю, у девчонок была сушёная. Иди пока что приляг.
-Приходит Тамсин домой с рейса, а там как в сказке «Маша и медведи»: мы к вам пришли навеки поселиться, – чуть улыбнулся Рыжик, устало опираясь на спинку стула. – Спасибо тебе, Алия, что рассказываешь, но не спрашиваешь… спасибо.
Он потёр лоб и ушёл в комнату Тамсин, а там свернулся на постели клубком и тут же крепко уснул – как всегда, без снов.
…Вернувшаяся в пять вечера Тамсин, которую подобрала на Нефтестрое едущая обратно с Тёмных полей в Депо Аанна, пахла карамельками и мимозой. Юркая и гибкая, словно ящерка, она бесшумно сновала по комнате, старясь не разбудить своего нежданного гостя – а ещё унять бушующий внутри неё самум из плохо поддающихся определению чувств. Расправить жёлтую скатерть, поставить на стол веточки вербы в глиняном кувшине, отряхнуть и спрятать в шкаф валявшиеся на стульях наряды… Тамсин занимала себя рутинными делами, чтобы избежать искушения сесть на пол и разреветься – как тогда, когда она впервые очутилась в Депо. Теперь её собственная трагедия казалась девушке тусклой и незначительной в сравнении с тем, что выпало на долю Камилло Диксона – и чему она никак не могла воспрепятствовать. Не имела на то права.
-Никогда не могла быть отстранённым наблюдателем, ну никогдашеньки, – прошептала сама себе Тамсин, открывая створки буфета и нащупывая там осколки и черепки, чтобы успокоиться.
-Что же я натворила, что наделала… Но ведь ясно было, что оба не вернутся… Аанна вообще ни словечка не проронила на обратном пути, молчала всю дорогу, будто кто ей рот зашил… Что за наваждение? Зачем я это сделала? Ох, Тамсин…
Девушка сокрушённо покачала головой в мелких кудряшках, украшенных жёлтыми цветами, сунула руку в кармашек своего лоскуточного платья и сжала в кулачке тонкий серебряный ключ с ушком в форме сердечка, похожий на рыбёшку. Постояла немножко, вспоминая ромашкового и мухнявого Камилло Диксона, его неловкие и такие трогательные ласки; едва слышно всхлипнула и прислонилась лбом к полочке буфета. Черепки и осколки тоненько звенели в вечной темноте, как будто плакали о ком-то…