-Э-э... – судорожно сглотнув комок в горле, Майло слегка дрожащими руками поднёс фотографию поближе к лицу, пытаясь в полумраке салона рассмотреть тех, кто был на ней запечатлён. Рыжик, который снова завёл мотор «Паккарда» и теперь равнодушно вёл авто сквозь метель, молча включил тусклую лампочку в потолке. Когда зажёгся свет, Майло непроизвольно ахнул, округлив золотистые глаза:
-Это же Рыжик! Только он здесь почему-то сильно старше, хотя и не такой... – Пеккала покосился налево, – эм... короче, какой-то он на фотографии более приятный. То есть не похож на... каменного ангела, – подумал и прибавил едва слышно себе в воротник, – точнее, на надгробие.
-Ты и его провожала в Депо? – немедленно накинулась Оркилья на втянувшую голову в плечи Арину. Она не ошибалась – запах осенних цветов и палой листвы, и тихий придушенный голос были ей знакомы по прошлой жизни. Вот только почему же...
Не додумав мысли, Мария тут же переключилась на Рыжика,
-А ты?! Почему ты сам сразу не рассказал мне, кто ты такой, и о том, как мы были... кем-то были... Почему молчишь, когда я тут свою память вынюхиваю, выискиваю вслепую по крупиночке, хотя у тебя полные ладони моего прошлого!
-Прошлое – это прошлое, – Рыжик обернулся и посмотрел на Марию отрешёнными чёрными глазами, в которых не отражалось ничего – ни свет тусклой лампочки, ни растерянно-ожесточённое лицо Оркильи. Сидевшая рядом Арина Арахис опять опустила ресницы, не в силах выносить это зрелище – шьющую Иглу, заключённую в человеческое тело. Арине было от этого больно и страшно, хотя она давно уже не испытывала ни голода, ни боли, ни страха – разве что усталость. Но сейчас... Арахис прикусила губу и едва заметно мотнула головой, не соглашаясь с Рыжиком. Он уловил это движение и уточнил «Что», даже не потрудившись придать своему голосу оттенок вопросительности.
-Прошлое – это строительный материал для настоящего, в котором строится будущее. Все три времени связаны – это ведь и есть тот самый шов из белого света, красной меди и чёрного шёлка, что разорвать не всегда по силам даже самой смерти... – тихо проговорила Арина, с отчаянной смелостью сжав удивлённо дрогнувшие пальцы Оркильи, не ожидавшей от девушки какой-то поддержки. – Да, у тех, кого я подбираю здесь, на Заднем Дворе, этот материал зачастую – прогнившие доски и битый кирпич, ни на что не годные. Из них не построить даже сарайку, какое-то временное пристанище... И я привожу их в Депо. А там другие потеряшки дарят уже свои лоскутки и черепки, собирают заново для следующей главы судьбы, и идут рядом, держа за руки, и никогда у них ничего не рушилось... до вчера. Наверное, память Марии Оркильи была не такой, как у всех. Там что-то такое было… очень, очень прочное. Или кто-то...
Арина поперхнулась, когда взгляд Рыжика соскользнул на неё – так, словно кто-то полоснул её ножом по горлу, – и лишь ещё сильнее стиснула пальцы Марии, не в силах договорить. Повисла тишина, нарушаемая только ровным рокотом мотора и прерывистым дыханием Майло.
-У тебя ребёнок будет, – вдруг сказал мальчишка Оркилье, втянув воздух сквозь стиснутые зубы.
-Я сам слышал, Полли вот ему говорил, ещё позавчера. Наверное, это он тебя держит... ну, или она, я уж не знаю, кто у вас там! Вот!! И не смотри теперь на меня так, я не подлый подлец про такие штуки молчать! Меня бы мама никогда не простила за это... понял, ты... Игла дурацкая...
Майло вдруг сердито всхлипнул и мазнул рукавом по лицу, отвернувшись к окошку. Арина Арахис свободной рукой в молчаливом «спасибо» коснулась его сердито вздёрнутого плеча. Мария Оркилья, потрясённая, не могла издать ни единого слова – прижимая к животу ладонь, она сидела, обратив незрячее лицо куда-то к небу, и беззвучно шевелила губами, словно молилась.
-Майло Пеккала... – вновь отвернувшийся Рыжик чуть склонил голову набок, словно к чему-то внимательно прислушивался; его взгляд теперь терялся где-то во вьюжной тьме, и всем было от этого неизъяснимо легче. – Узмар, сын ведьмы, не имеет права вмешиваться в дела земные...
-Ещё чего скажи, такое же умное, – окончательно вошёл в штопор Майло, который, найдя в себя силы помочь раздражавшей его всю дорогу Оркилье, почувствовал себя невероятным героем.
-Пусть ещё кто-то проходит мимо и изображает спиной свою безотносительность, а мы с Ариной не такие! Правда, Арахисина? – обернулся он к девушке за поддержкой, возбуждённо поблёскивая золотистыми глазами.
-Ты же целый посёлок спасла, молодчина! Ну и я тоже не хуже! А благодарить меня не надо, – подумав чуток, прибавил он специально для погружённой в себя Марии, – по мне, так главное, чтобы всё было хорошо! А благодарность – это так. Приятно, но необязательно...
-Синдром физика-нулевика, – неожиданно весело сказала Мария, разомкнув губы, и мечтательно улыбнулась. Память вливалась в неё, словно живительная влага в иссохшееся русло реки, и теперь она отчётливо чувствовала внутри себя биение двух сердец. Как там сказала эта девочка со смешной фамилией Арахис – строительный материал для будущего? Да воистину так! Мириады воспоминаний роились в Марииной темноте, подобно светлякам, воскрешая её личность, сотканную из люто-белой целеустремлённости, неистово-алой любви и железно-чёрной воли. Три нити – белый свет, красная медь, чёрный шёлк. Неподвластный никаким силам шов, втягивающий её обратно в жизнь...
-Она будет счастлива... Рыжик, – едва слышно прошептала Арина, – потому что ей есть, для кого возвращаться. Не то, что... ой!
-Да говори, – равнодушно разрешил ей Рыжик, заправляя прядь заметно выцветших волос за ухо.
-Ты, по крайней мере, правду говоришь, в то время как прочие лицемерно лгали о том, что я должен быть благодарен командору Садерьеру за свою нелепую послежизнь Норда...
-Норд!! – заорала Оркилья вдруг так, что дёрнулся даже невозмутимый Рыжик. «Паккард» нервно вильнул по заснеженной дороге, лишь каким-то чудом не улетев в кювет. Майло, словно горлинка, вытягивая шею, взбудораженно зашипел на Оркилью что-то ругательное, глотая буквы. Мария досадливо отмахнулась от Пеккала, едва не расцарапав ему щёку обломанными ногтями, и подалась к Рыжику всем телом.
-Норд, Норд... – её яркое пламя, бившееся до этого в каждом жесте, в гортанном южном говоре, внезапно угасло и спряталось, словно испугавшись. Почти что с робостью, кусая уголок губ, Мария провела ладонью по его плечу. От смешавшихся в её душе мгновений их прежней любви, и недавней памяти о том, как она выдёргивала из груди Рыжика покрытую вишнёвым льдом стрелу, хотелось спрятать лицо в подол платья, и рыдать, безудержно и безмысленно, рыдать, покуда не упадёшь в бессилии... Но это было непозволительной роскошью для Марии Оркильи – рыдать.
-Ты всё знаешь, Мария. Что было, того никогда уже не будет. Каких же тогда слов ты ждёшь сейчас? – тихо спросил Рыжик, и ресницы его едва заметно дрогнули в иллюзорном намёке на какое-то чувство. – Игле Хаоса нужно дошить. Потом выскочить на изнанку мира, завязать нить в узел и сломаться, потому что дело будет закончено.
Он смолк, глядя на дорогу, ровной белой полосой ложившуюся под колёса верного «Паккарда»; слева на обочине мелькнула табличка с почти неразличимой за снежной круговертью надписью, но Рыжик знал, что там написано «Осторожно! Переезд!». Он знал это точно так же, как и то, что Элен Ливали ждёт его в своей резиденции в Кирпичном, блуждая со ступеньки на ступеньку по высоким лестницам и вслушиваясь в тревожный вой ветра в воздуховодах. Как и то, что вторая принципалка Нарцисса едет сейчас в обычном, не алюминиевом трамвае, сонно спрятав руки в муфточку и чуть покачиваясь в такт мерному движению, по Никелю, а голос из динамиков объявляет следующей остановкой Проспект Победы. Как и то, что Поль и Камилло гоняют юную помощницу Ливали за плюшками и какао, а сами играют в найденные у Бониты в кармане пиджака кости, потому что им всё равно больше нечем заняться, пока не приехал Рыжик и что-то не решилось; причём профессор безбожно жулит, а Диксон при этом совершенно необъяснимо выигрывает... Как и то, что Мария Оркилья будет счастлива в возвращённой ей жизни – а счёт за это счастье будет, рано или поздно, выписан на имя Майло Пеккала.