-Что? На каких ложках?..
-Ну, на обыкновенных. Чайных там, столовых. Для начала. Столб – он же, сцуко, большой, его так просто взглядом не согнёшь… – невинно отозвался Мишель, положив учебник на живот.
-Неостроумно, – обиделся Рыжик, сполз со стула и гордо удалился из комнаты, стянув по дороге со стола пачку Мишелевых «Gitano». На коврике у двери, сшитом из разноцветных полос, стояло несколько пар обуви; Рыжик натянул свои сапожки, из-под чёлки покосился на дверь и мстительно плюнул в левый Мишелев кроссовок. А потом с чувством хорошо выполненного долга пошёл курить на лестницу.
Сидя на широком подоконнике с ногами и рассеянно подглядывая за работой химиков из стоящего рядом седьмого корпуса, Рыжик с удовольствием перебирал в памяти чётки их с Камилло общих дней. Ему было грустно без Диксона – в чём он сам не хотел себе признаваться.
Из заплыва по водоворотам собственной памяти Рыжика вырвал нарисовавшийся на тему покурить Франсуа. На свитере у него была нарисована японская мультяшная кошка в панамке. Рыжик был уверен, что в один прекрасный день этот свитер будет похищен из сушилки вместе с прищепками капо Салузаром. Он сам в своё время недосчитался очаровательно-уродливой подставки для карандашей в виде чёрной лоботомированной кошки – пылкая любовь Салузара ко всем мяукающим не знала такого понятия, как чужая частная собственность.
-Столб ещё не упал, – информировал ответственно относящийся к Рыжику студиозус.
-А Мишель таки дочитал главу и теперь намерен доказать миру, что его палочка значительно лучше, нежели у господина Коха…
Рыжик неопределенно фыркнул на это заявление и протянул Франсуа пачку сигарет:
-Угощайся. А ты, кстати, не в курсе, куда убежал наш волшебный сосед, как его там, м-м… вех ядовитый, он же борщевик Сосновского?..
-Насколько я смутно помню сегодняшнее утро, – Франсуа задумчиво почесал живот, отчего у кошки на свитере изумлённо вытянулась морда, – сегодня утром Лех активно собирался пойти к господину Седдрику Коллинзу, чтобы поговорить насчёт своей будущей научной работы. Вот он похавал, значит, в столовке сырников, и пошёл…
-Эм… Франсуа, – слегка подзамявшись, окликнул его Рыжик, – мой тебе совет: не хочешь свести тесное знакомство с санитарными местами общего пользования и поселиться там навек – не ешь Антинельских сырников, не пей воду из-под крана и не трогай хирурга Баркли голыми руками…
Оба засмеялись, подмигнув друг другу через сигаретный дым. Дождь за окнами, словно кто-то невидимый повернул регулятор мощности, постепенно набрал силу и заскакал по жестяным подоконникам, выбивая на них некий маршик Мендельсона – специально для всех мартовских котов и котиц. Тьфу, то есть кошек.
-Ты сегодня ночью что, опять в инфекционке работаешь? – спросил Франсуа с сочувствием. Рыжик ему вообще был глубоко симпатичен, потому что в основном молчал и передвигался в пространстве практически бесшумно. А также не раскидывал свои вещи и варил вкусный кофе.
-Да, вахтенным при инкубаторе, – Рыжик сполз с подоконника и уже шагнул к ступенькам, когда где-то наверху пронзительно закричали. Это был крик, который порой раздаётся в Антинеле во время комендантского часа в каком-нибудь запрещённом к посещению месте, и после которого в освободившуюся комнату в общаге заселяют новых жильцов. Франсуа едва не проглотил свою сигарету от неожиданности.
-Давай за мной, – Рыжик невесомой тенью взлетел по ступенькам, едва касаясь их подошвами сапожек, и замер у входа в коридор седьмого этажа. Сумерки заливали всё вокруг серым вязким киселём, стирая очертания предметов. На всём этаже не горело ни одной лампы, только над просвинцованной дверью какой-то лаборатории светилась стеклянная табличка с надписью «Не входить».
-Ну что?.. – сзади возник запыхавшийся Франсуа, слегка присыпанный сигаретным пеплом и с прожженной дыркой на брючине.
-Сейчас скажу, сейчас… – Рыжик положил ладонь на холодный полированный мрамор стены, чуть вздрогнув под вишнёвым свитером. В темноте его закрытых глаз развернулась многомерная паутина пустот, пронизывающих корпуса Антинеля – узор вен, артерий и капилляров здания, сердцем которого был, есть и будет сам Рыжик.
-Ну всё, приехали. Кто-то в лифте застрял, – через пару секунд определил Рыжик с нотками непонятного удовлетворения в голосе. – Пошли посмотрим, может, удастся его оттуда достать.
-Уф, вот поэтому я и не люблю эти лифты, – Франсуа ухватил Рыжика за локоть и, понизив голос, продолжил, – у меня дома, в Ницце, в подъезде два лифта, и оба – психи, маньяки и ваще убийцы кровавые. Один постоянно останавливается между этажами и открывает двери, а когда пытаешься вылезти – тут же едет. А второй больше всего любит закрыться намертво и никуда не поехать. И ведь часа по три стоит и не открывается, сцуко!
-Жесть, – проникся Рыжик, которому эти выходки по сравнению с любимой игрой местных лифтов в гильотинку показались вполне невинными. Он просто не хотел раньше времени окунать Франсуа в суровую правду по самые жабры. К Антинелю вообще нужно привыкать постепенно, как к погружениям с аквалангом…
Оба подошли к широким дверям лифта, веки вечные назад выкрашенным в некий странный сыроежковый цвет. Матовая кнопка вызова равнодушно светилась в полумраке с видом полного и окончательного пофигизма. Франсуа пару раз ткнул в неё пальцем, в ответ в шахте что-то жутко скрежетнуло и сдавленно вякнуло. Кнопка продолжала светиться.
-Бесполезно, эту рухлядь если заклинит, то заклинит, – Рыжик опять коснулся гладкой стены кончиками пальцев и задумчиво поднял глаза к табло над дверцами, на котором тускло светилась сложенная из зелёных палочек цифра «-18». – Кто бы там ни сидел сейчас в кабине, ему нельзя позавидовать… /никому, кроме меня/… – антрацитовый, ледяной блеск чуть раскосых глаз, тень понимающей улыбки на тонких губах. Рыжик обожал Антинель именно за его страшные загадки немого от рождения сфинкса.
-Надо попытаться хоть что-то сделать, – в отчаянии воскликнул Франсуа. Он был почти на сто процентов уверен, что в лифте захлопнулся их непутёвый польский сосед. Это было в его духе.
-Сбегай за техником, они на первом у входа сидят, – велел Рыжик, перестукивая ногтями по дверце, – а я тут подожду, мало ли что. Вдруг Ури Геллер заедет за свежими ложками или там адронный коллайдер всё-таки запустят…
Франсуа практически помимо своей воли тихо хихикнул: нуаристый юмор Рыжика всегда напоминал ему почему-то шуточки кота Бегемота. Потом кивнул в знак согласия и исчез в сумерках, окончательно загустевших вокруг. «В таких сумерках нужно включать сирену, как кораблям, идущим в тумане. Чтобы не сталкиваться. Или включить свет, но это скучно…».
Рыжик, заложив руки за голову, встал на цыпочки и потянулся всем телом. Среди теней и тишины он чувствовал себя уютно, как рифовая рыбка в кораллах. Прекрасный и ядовитый анемон темноты защищал Рыжика от чужих взглядов, не подпускал никого слишком близко, жалил назойливых и неосторожных. Темнота вообще прекрасна тем, что даёт тебе свободу…
-Впрочем, – вслух произнёс Рыжик, вдоволь напотягивавшись, – это всё умствования, а нам сейчас нужны действования! Воть.
Он выудил из кармана свой чёрный LG с бриллиантом на крышке и вызвал Дьена Садерьера, который в это время мирно ел оладьи с вишнёвым вареньем на своей кухне и меньше всего ожидал звонка от Рыжика.
-…Здравствуй, Дьен, – потусторонне прошуршал в трубке Садерьеровской «Моторолки» чёрный бархат, и командор войны вздрогнул от озноба. Потом положил надкусанную оладью обратно на тарелку и суетливо облизал измазанные пальцы, воровато оглядываясь, словно его мог кто-то видеть.
-Дорес тэхе, милорд, – Дьен всем своим голосом пытался не выдать тот факт, что трепещет, будто наколотая на иглу и ещё живая бабочка. Вишнёвый телефон в его руке наливался спелым холодом октябрьской ночи. Рыжик вытянул паузу и потом осведомился:
-Я тебя там ни от чего, ни от кого не отвлекаю?..
-Нет, – соврал Садерьер, втыкаясь взглядом в банку варенья.
-Bueno… Тогда не выполнишь ли ты одну мою ма-аленькую просьбу? – судя по интонации Рыжика, его просьба была дюймов двух в размере и помещалась между разведёнными большим и указательным пальцами. Садерьер безусловно согласился, потихоньку начиная испытывать любопытство. Раньше до него ни с какими просьбами не снисходили вообще.