*
Есть эскимо на улице в середине ноября – удел отмороженных и психически нездоровых личностей. Это вам все скажут. Но Полю Боните было начхать на доводы рассудка и грустный опыт всех ноябрьских поедателей мороженого. Один вид шоколадного пломбира сводил Поля с ума вне зависимости от времени суток и сезона. На беду студента-химика в магазинчике, куда он заскочил после занятий, чтобы купить пельменей, эти вот пельмени соседствовали с вожделенным продуктом. Обливаясь похотливыми слюнями, как Гумберт при виде нимфетки, Поль купил сразу пять пломбиров и в экстатическом состоянии выпал на улицу.
С затянутого тучами неба заунывно моросило – этот процесс отчего-то ужасно напоминал лекции по истории химии профессора Товпеко. Прохожие, пряча лица в шарфах и воротниках, торопились убраться с улицы в любое тёплое место, будь то троллейбус, магазин или родной подъезд. Поль не торопился. Бережными движениями он отвернул угол упаковки на первом из пломбиров, любовно посмотрел на подёрнутое дымкой инея шоколадное лакомство и вонзил в мороженое зубы...
...Через полтора часа окоченевший Бонита поднимался к подъезду малосемейки с застывшей на белом лице улыбочкой только что завалившего жертву маньяка-психопата. Килограмм пломбира и охлаждённая до нуля внешняя среда заморозили Бониту получше новокаиновой блокады.
Деревянным шагом преодолев семнадцать ступенек высокого крыльца, Поль сунул онемевшие пальцы в карман пальто и замер, ничего не нащупав. Хотя должен был там нащупать ключи от подъезда и своей квартирки. Немного постояв и подумав о вечном, Бонита неотчётливо вспомнил, что, вроде бы, опаздывая утром, дверь не запирал, а захлопнул на верхний замок с автоматической собачкой. А ключи остались висеть на гвоздике за косяком...
-Бляяя, – выдохнул Бонита, в первый раз за эти полтора часа осознав и моросящий дождик, и царящий вокруг ноябрь. Поплотнее завернувшись в пальто, Поль забился под козырёк крыльца и стал дожидаться, пока кто-нибудь не войдёт или не выйдет из подъезда. Килограмм пломбира лежал в желудке ледяным кирпичом.
Минут через десять, проведённых в оцепенелом самосозерцании, кто-то несмело подёргал Поля за край брючины. Вздрогнув от неожиданности, Бонита опустил взгляд и обнаружил, что из вентиляционной решётки подвала торчит провод, зацепившийся за его джинсы. Маленький такой проводок, в бледно-розовой оплётке.
«Детёныш!» – отчего-то подумал Поль и осторожно отцепил провод от брючины. Тот не упустил момента и тут же доверчиво обвился вокруг Полева указательного пальца. На миг бедному химику подумалось, что он съел не килограмм шоколадного пломбира, а такое же количество ЛСД. От этой мысли у Бониты подкосились ноги, и он неизящно уселся прямо на бетонное крыльцо малосемейки, с ужасом глядя на то, как розовый проводок сам по себе завязывается на его пальце в кокетливый бантик.
-Сгинь, ну пожалуйста, а? – жалостно попросил Бонита, таращась на проводок и обняв колени свободной рукой. Вместо этого на звук его голоса из щели вентиляции высунулись ещё два проводка: белый и синий. Белый начал испуганно дёргать розового за хвостик, словно умоляя вернуться, а синий бесстрашно подполз к левой туфле Поля и заинтересованно потрогал шнурок.
-Кис-кис-кис, – неизвестно зачем сказал Поль, поскольку лёд реальности под его ногами в этот момент окончательно треснул, и химик навсегда канул в тёмные воды иррационального.
Синий проводок бросил подкидывать кончик шнурка и вопросительно вгляделся в бледное лицо Поля. Потом ободряюще похлопал Бониту по коленке и с тихим шорохом втянулся обратно в вентиляцию. Розовый меж тем всё-таки размотался с Бонитиного пальца, и они вдвоём с белым затеяли игру в «оторви Полю пуговицу с манжеты». Бонита наблюдал за этой забавой и, помимо своей воли, несколько нервно хихикал.
-Полли, о ужас! Ты что, опять потерял ключи?! – дверь подъезда распахнулась, и на крыльцо выскочила комендантша Элен Ливали в тонком бледно-голубом платье. Бонита в ответ опять нервно хихикнул.
-Кша! – Элен взмахом тонкой руки отогнала проводки от Бонитиной манжеты и протянула Полю ладошку. – Пошли, Амундсен, напою тебя горячим, иначе простуды не миновать...
Уходя с крыльца, Поль сам оторвал с манжеты пуговицу и кинул её радостно заизвивавшимся проводкам...
*
Ноябрь – это всегда серое и печальное... Долгий, долгий ноябрь. Здесь, в городе Изборе, на самом северном краю клина, зима кажется вечной, как и моё одиночество. Котельная работает на полную мощность, тены исправно греют комнаты моей малосемейки, хоть с открытыми настежь окнами спи – а душевной теплоты всё равно нет...
Элен печально вздохнула, рисуя на запотевшем стекле веточку ландышей. Она сидела на подоконнике, набросив на босые ноги край длинного голубого платья, и слушала дыхание дома. Не просто одной из многих типовых высоток-малосемеек проекта «корабль», не просто закрытого ведомственного общежития Изборского НИИ – а сообщества, связанного, сплетённого тесными узами. Это родство ближе кровного, эта связь крепче любого менталитета. Узы Некоуза... Элен улыбнулась, ласково проведя рукой по панельной стене, и к её пальцам поспешили подползти, шурша по светлым обоям с узором из ландышей, несколько медных проводов.
-Как там мой сероглазый любитель шоколадного пломбира? – спросила у них Элен, и блестящий провод, обвив её нежное запястье, подарил Ливали видение нескольких минут: Поля, читающего возле окна. Под белой галогеновой лампой его лицо матово светилось, напомнив Элен почему-то крылья бабочек-ночниц, отражающих мерцание фонаря. Она видела это летом, поздно ночью: подёрнутые изморосью липы и мельтешащие клочки флуоресцентной белизны вокруг лампы над подъездом. Снег так не сияет, он ведь неживой... Элен нарисовала на окне бабочку с глазами Поля Бониты на крыльях. Что это – каприз? чувство? одиночество?
-Надо пойти его проведать.
Элен накинула на плечи кружевную шаль, взяла с полочки в кухне банку гречишного мёда, обулась и пошла вниз, насвистывая мелодию из сериала «Секретные материалы». Поль открыл без дурацких вопросов типа «Кто там» – к чему они в их малосемейке, где все друг друга знают и куда чужим хода нет?..
-Привет. Я... мёду принесла, – сказала Элен, опуская ресницы. Бонита не отвечал. Он стоял на пороге и смотрел на новые синие туфельки коменданта Элен Ливали.
-Я, должно быть, невовремя, – Элен отступила на шаг. Тревога шевельнулась в ней, напоминая про вчерашний инцидент с Теодором Шульцем и дурочкой Дори. Но Элен цепкой лапкой ухватила эту тревогу за горло и душила её до тех пор, пока Поль не улыбнулся и не пригласил войти. Поль в это время суетливо барахтался в самых разнообразных чувствах. Он одновременно пытался не шмыгать носом и быть элегантным, и при этом мучительно размышлял, что сталось с предыдущей хозяйкой туфлей, оставивший кровавый отпечаток руки на полотенчике. А также одуревал от аромата волос Элен и паниковал от аромата собственных носков.
-Как ты? – участливо спросила Элен, проходя на кухоньку и самостоятельно щёлкая кнопкой электрочайника. – Промёрз, небось, как цыплячьи суповые тушки в промышленном фризере, до самых костей!
-Могло быть и хуже, – оптимистично ответил Поль и, не сдержавшись, всё-таки шмыгнул носом. Кончики ушей у него покраснели. Подумав, он скрипнул, – тебе очень идёт это платье, Элен.
Та улыбнулась – аромат ландышей усилился, лампа над плитой разгорелась, полыхая и идя радужными разводами.
-Спасибо, Поль. Слушай, ты всегда можешь ко мне обращаться, если нужна помощь или совет. Все так делают. Ты, наверное, уже заметил – мы тут очень дружно живём...
«Заметил, – захотелось съязвить Боните, – дружно скандалим за развешанным бельём, дружно организуем смерть несогласным с корпоративной политикой коменданта, и донашиваем потом их синие туфельки... Просто зашибись, до чего дружная общага!». Но в голове вовсю полыхала алая кнопка с надписью Alarm – и Поль смолчал, кивнув и кидая в чашки по пакетику заварки. К тому же, нежная прелестная Элен ему очень-очень нравилась – а Полева система моральных ценностей включала в себя такую примочку, как «А может, они сами виноваты!» в отношении всех врагов обожаемого существа.