Любой вменяемый индивидуум, знакомый с Антинельской спецификой, немедленно впал бы в ступор от зловещего сочетания слов «ночёвка» и «общежитие». Бонита же мало того, что не впал – он испытал приступ сладостной ностальгии по общажной молодости в городке Избор и обрадовался возможности эту самую молодость вспомнить. Знал бы он…
После долгого пути, уже в сумерках, двухместный серо-голубой «Renault» миновал ворота и КПП, и под шинами тихо зашуршала густо устилавшая дорожку сосновая хвоя. Было начало десятого вечера, воздух сладко пах травами и вечерней росой, где-то над рекой собирался дождь. Бонита с наслаждением вдохнул запахи мокрого леса и мечтательно улыбнулся. Ему по жизни не везло с древлепущами и прочими чащобами: как-то постоянно приходилось селиться вдали от природы. Промышленный Избор, откровенно южная Марчелла, где лес был представлен от силы кустиками акаций… исключение составляли только три года на Озёрах, но об этом лучше даже не вспоминать. Лучше предвкушать беседу с этим, как его обозвал добренький Седар, «траурным молем». Конечно же, директор Антинеля высоко оценит Полеву гениальность и тут же, не сходя с места, немедленно примется просить его остаться навсегда. Не то, что эти ничтожества, тёмные и узколобые ретрограды, населяющие Лейденский исследовательский центр и Изборский НИИ. Вот где его действительно понимали и ценили – так это на Озёрах… ах, да, про это мы решили не вспоминать. Поль машинально коснулся белоснежного воротничка, словно на нём до сих пор была брошь в виде паука, и подавленно вздохнул. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Бонита принялся озираться, заодно высматривая и место для парковки.
Усыпанная хвоей дорожка вела мимо аллеи с каштанами, за которой сиял огнями панельный десятиэтажный лабораторный корпус. Потом с левой стороны уплыло назад здание общежития, весьма нахально осенённое трепетавшими на балконе последнего этажа просторными трусами в алые редиски. Справа же мелькнули заросли ивняка, и открылся двор стоявшего скобкой здания, бессистемно утыканный круглыми фонариками на ножках. По двору бродила светловолосая девица в домашнем халатике и периодически громко выкрикивала: «Кларитин! Кыс-кыс-кыс!! Кларитин, чмо ушастое, ты где?! Кыс-кыс-кыс!». Заглядевшийся на девицу Бонита чуть было не протаранил передним бампером крыльцо центрального корпуса – от столкновения его смог удержать только вкопанный для этих целей перед крыльцом железный столбик.
Тихо чертыхнувшись, Поль вылез из кабриолета и ещё раз огляделся. В целом, Антинель ему нравился. Он был куда симпатичнее, нежели украшенное колосьями и флагами здание СИИЕС, выкрашенное пьяненькими реставраторами с фасада в жёлтый цвет, а с остальных трёх сторон в розовый. Из-за такой вот безумной колористики в народе СИИЕС тут же получил наименование «Любовь – это». В честь одноимённой клубнично-банановой жевательной резинки, на которую институт один в один походил из-за бешеной раскраски.
-Так, пожалуй, пора, – сам себе сказал Бонита, взглянув на электронные часы над крыльцом, и на всякий случай ещё раз изучил бумажку с нарисованной от руки картой. Потому что, как ему вчера очаровательно сообщил Норд, «у нас тут в Антинеле без карты ходят только две категории людей: те, которых я вижу каждый день последние десять лет, и те, которых через пару дней не увидит уже никто и никогда».
Сверяясь со схемой, Поль взобрался на десятый этаж по гулкой мраморной лестнице. Потом поиграл в рыцаря на перепутье в тамбуре с аж одиннадцатью дверями, и таки вышел к свету и цивилизации. Свет был представлен несколькими бра в виде тюльпанов и единичным торшером, а цивилизация – сдобной дамочкой, энергично дубасившей по клавиатуре с азартом джазового пианиста. Бейджик на синей блузке сообщал, что сдобную барышню зовут Аманда Митталь.
-Добрый вечер, – радостно окликнул её Поль, – моя фамилия Бонита, я директор СИИЕС, мы на десять договаривались о встрече с директором Антинеля.
-Ох да, – не прекращая печатать, Аманда подняла голову и виновато улыбнулась, – простите, у нас случилось ЧП в волновом, господин Норд сейчас там…присядьте пока, подождите. Вам что подать: чай, кофе, сок, что-нибудь покрепче?
Очарованный подобным сервисом, Бонита угнездился на мягком диванчике, вытеснив с него двух сиамских кошек. И, неспешно попивая крепкий «Эрл Грей» с курабье, понял, что выгнать его из этого райского местечка теперь смогут разве что при помощи роты ОМОНа. И что Седар на всю голову отмороженный, если сделал ноги из Антинеля.
За чаем с печенюшками Поль разговорился с Амандой о всяких приятных пустяковинах, но где-то через двадцать минут непринуждённой беседы Аманда начала заметно нервничать и даже пару раз ответила явно невпопад. Озадаченный, Бонита примолк, глядя, как Аманда покусывает нижнюю губу и ёрзает на стуле. В конце концов, девушка решилась заговорить:
-Господин Бонита, простите меня, ради Бога… но у меня закончилась смена, а дома грудной малыш, я только месяц назад родила… я бы ещё посидела в приёмной, но ребёнок… Это ничего, что я уйду? Вы тут без меня сами подождёте Норда? Я просто не знаю даже, когда он вернётся…
-Ой ну что вы, как можно, – Бонита сложил руки драматическим жестом, взирая на Аманду с немым укором. – Как же я смогу без вас ждать Норда? Совсем один, покинутый и брошенный, да ещё и поздним вечером, когда зло обретает силу?.. Не-ет, меня совершенно недопустимо одного оставлять, я ведь нервный, как падла, малейший странный шорох – и инфаркт гарантирован…
-Да будет вам, – хихикая, махнула на него рукой Аманда. – Ладно, спасибо огромное вам за понимание, я побежала. Если что, чай и сладости – в нижней секции стеллажа, угощайтесь, чем пожелаете. И удачи вам на собеседовании… я правда очень хочу, чтобы вас приняли к нам.
Попрощавшись с Амандой, Бонита некоторое время с интересом читал обнаруженный на столике журнал «Spectrochimica Acta». За окнами стало совсем темно, будто чернила разлили; директор всё не возвращался. Дочитав статью про новый лиганд с романтической аббревиатурой pizda, Поль отложил журнал и решил пойти покурить на лестницу, а то в уютном полусвете бра-тюльпанов и под мягкий гул сплит-системы его неумолимо тянуло в сон.
За дверью приёмной уходил в две стороны длинный коридор с дверями без табличек. Бонита поглядел направо. Потом налево. Потом снова направо. И с ужасом понял, что совершенно не помнит, с какой стороны он сюда пришёл. Суматошное изучение порядком изжамканной карты ничего ему не дало, кроме растущего ощущения паники и желания покричать «Люди! Ау!». В конце концов, Поль велел себе не психовать, и решил идти направо. После чего, преодолев метров сто безликого, слабо освещённого коридора, вышел на гулкую мраморную лестницу. Кажется, на ту, по которой он поднимался в приёмную. Или не на ту?.. Затравленно крутя кучерявой головой и вздрагивая от эха собственных шагов, Бонита спустился на один этаж, после чего лестница закончилась как явление. Впереди замаячили заросли тропических цветочков и ещё один тускло освещённый, бесконечный коридор с полом в шахматную клетку. Поль задумчиво уставился на торчащий из горшка длинный кривой кактус, пытаясь воззвать к своему благоразумию и тихо и мирно вернуться обратно в приёмную. А притаившееся было кошачье любопытство толкало при этом Бониту под лопатки и шептало на ушко: «Сидя всю жизнь в безопасном уютном уголке, никогда ничего интересного не узнаешь!». Устав от личностных дилемм, Поль выбрал путь наименьшего сопротивления и пошёл на поводу у собственного любопытства: с суровым лицом он оторвал от карты клочок, скатал его в шарик и аккуратно положил посреди коридора. Чтобы потом, если что, найти обратную дорогу. Как в сказочке про Гензель и Гретель.
…Через полчаса карта закончилась, а Поль таки нашёл курилку, обозначенную в пространстве наличием железного ведра с песком и огнетушителя, и теперь неспешно смолил свою Davidoff, пытаясь выдохнуть красивое колечко. Пока что, правда, получались только какие-то аморфные фигуры вроде тех, что обводят мелом на асфальте, но торопиться Полю было совершенно некуда.