- Да из тебя врунишка так себе… - Пьяная женщина за барной стойкой обвила мою шею руками и жарко задышала в ухо…
Ну, да…
Врать я не умею.
Зато у меня офигенная фантазия и очень гибкий ум, способный сперва в эту фантазию поверить, а затем и превратить ее в реальность.
Мелочь, пустячок, но…
Приятно.
Приятно, что уйдя из газеты, я прихватил с собой все контракты и фотографировал пару лет, вынуждая того же самого редактора скрипеть зубами от безысходности, ведь на страницах печатались исключительно мои фото.
Приятно, что моя первая-великая любовь научила меня прощаться и уходить без жалости и сожалений.
Приятно, что бухая дама так и не поняла, что играла с огнем, пока не сгорела дотла.
Я ведь не вру не потому что не умею, а потому что мне – лень.
Мне лень вспоминать, кому и что я врал.
А сказанная правда, которую так всегда легко проверить, настраивает людей на благожелательное отношение.
От дурака не ждут подвоха.
От потом уже поздно.
Можно сгибать и разгибать пальцы, считая, сколько же раз это правило: «не врать», вытаскивало меня из всяческих глобальных жоп, задниц и глубоких анусов.
Правду говорить не легко, не приятно, но нужно.
И мстить.
Тоже нужно, обязательно нужно.
Только – не спеша.
Только – искренне простив обидчика.
И вот тогда…
Я усмехнулся и пошагал мимо печальной похоронной процессии из девяти лиц невнятного вида и испитости.
Вот и еще один алкаш отправился в путь.
И пусть его родня и собутыльники твердят хором, какой-же усопший был прекрасный человек, вот, только что пил…
Говном он был этот жиртрест.
Говном, стукачом и мудаком.
И детишек воспитал точно таких же, недалеко упавших от яблоньки.
Я дошел до поворота, до припаркованной в тенечке «Мазды», взятой вчера напрокат в местном аэропорту.
Что же, прощай «стукачок», ты подыхал последние семь лет, по частям сваливая в гроб и мучая свою родню.
Я сел за руль и пару минут помолчал, чувствуя, что дышать стало легче.
Пока я молчал, группа товарищей дотащила гроб до входа на кладбище, сделала шаг за ворота и…
На них сверху рухнула массивная арка, украшенная трехметровым металлическим крестом.
«Ну, даже земля могильная не принимает ни тебя, ни отпрысков твоих…» - Хмыкнул я про себя и повернул ключ в замке зажигания.
… Как ни странно, но я люблю машинки-«япошки». Они достаточно маневренны, неприхотливы, удобны и есть в них какая-то душа, которая европейскому, да и нашему – больше не присуща.
А еще, если в них придавить педальку газа, то можно представить себя вновь за штурвалом «Крокодила», несущегося по-над дорогой, забитой трясущимися от страха, рвущимися вон из города, людишками.
Поворот, поворот и еще поворот…
«Ох, ты, зараза»! – Вырвалось у меня, когда привычная дорога уперлась в шлагбаум, за которым раскинулось новое море, из которого торчали наружу пока еще не затопленные деревья.
Почесав затылок, съехал на обочину, ближе к воде, разделся и, радуясь жаркому, летнему деньку, с воплем влетел в воду.
Покрутив головой и отфыркавшись, нырнул с открытыми глазами, вспоминая места.
Отплыл еще метров на триста, снова нырнул и вынырнул, тут же, обратно – нужное дерево оказалось прямо подо мной.
Провентилировав легкие, нырнул к дереву еще раз.
Оплыл уже склизкий от воды ствол, и, заметив черную дыру, сунул туда руку…
Обсыхая на солнышке, улыбался еще одной своей «маленькой» лжи – все отчего-то были уверены, что я не умею лазать по деревьям!