Я скосил глаза на толстенький полиэтиленовый пакетик, уже отмытый от зеленоватого налета и хмыкнул.
«Даже маленький пакет пролежит две тыщи лет», храня тайны, от которых у некоторых волосы дыбов встают, а у некоторых отнимаются ноги и отказывают почки.
Достав из бардачка нож, аккуратно разрезал туго скрученную колбаску, являя миру двести грамм белого порошка, зоновский нож-выкидуху и изящное, витое кольцо с синевато-красным камнем.
Три предмета, из-за которых в школу пришли тогда еще менты и завертелось-закрутилось дело о химической лаборатории, в которой трое старшеклассников химичили «радостный порошочек», а директриса прикрывала собственного сыночка.
Выплыви тогда эти три предмета, вместо сынка директора села бы наша молчунья Фаридэ, пырнувшая Арвидика этой самой выкидухой, а всплыви порошочек – села бы, вместо директрисы, нежно мной любимая химичка.
Ну, а за кольцо, мог «встать на учет» и я сам.
Высыпал «вещество» в воду, выкидуху повертел и сунул к вещам – сейчас это обычный нож, за него и глаз-то зацепится только из-за наборной, разноцветной ручки, которую, кстати, надо бы почистить.
А вот кольцо…
Я повертел уже изрядно почерневший пестенек с камушком и с легкостью надел его на средний палей левой руки.
Эх, где же сейчас та, которая его мне подарила на память!
Сколько же о ней слухов мелькало, сколько бабок на лавочках подралось, обсасывая ее.
Эх, исчезла Ленка-Леночка, что жила через два подъезда от меня.
А потом появилась, сунула перстенек и совсем растворилась, словно приснилась.
Спрашивали-спрашивали меня об этом перстеньке разные личности, да и спрятал я его подальше, говоря всем, что отказался его брать.
Повернув кольцо камнем внутрь, сильно-сильно сжал кулак, так сильно, чтобы камень до крови впился в кожу.
И больно.
И память о человеке.
Я разжал ладонь и вздрогнул – Перстенек сиял, словно свеженачищенный!
Играли на гранях камня солнечные лучики, утопая в его глубинах.
Эх, перстенек-перстенек…
Перстенек!
Я рванул к открытому сейфу и судорожно залез в него, в попытке найти еще одну коробку, с той, еще совсем простой и человеческой, жизни.
- Кукухой поехал от счастья. – Хихикнул Тук.
Вместо ответа, я достал пластиковый органайзер, каждое отделение которого было выложено синим и красным бархатом, в котором утопали вещицы, без которых меня бы могло и не быть, как меня…
Я открыл крышку и занес руку.
Сразу больно кольнуло с двух сторон – слева и снизу, а вот справа, под мизинцем, потянуло знакомым теплом.
Достав тканевый мешочек, вытащил перстенек и, со вздохом, просунул его на средний палец.
Камешек тут же залучился-заискрился под электрическим светом, притягивая к себе взоры обеих драконов.
- Александрит?! – Тук аж приподнялся со своего места. – Александрит, серебро, виноградные лозы?!
- Ты чего?! – Удивился его брат. – Сам кукухой потек?
- Он у тебя с узелком? С Узелком же?!
Я попытался снять кольцо и сунуть его психу, пусть разбирается сам, что он там имеет ввиду под «узелком», но Тук только руками замахал.
- Ну, если вот это утолщение… - Я внимательно рассматривал кольцо в лупу. – Если это – оно самое, тогда, да, с узелком.
- Узелок должен быть у самого камня! – Тук тяжело вздохнул.
- Ну, да… Есть такие возле камня. – Я разозлился на собственную глупость, достал телефон и, сделав несколько снимков, протянул его дракону. – Ты же это имел ввиду, Тук?
- О, нет… - Тук рассматривал фотографии, то увеличивая их на экране, то листая. – Нет-нет-нет, ну, нет же!
- Да что такое-то?! – Рэл ткнул брата кулаком под ребра. – Опять какое-то древнее говно надыбал?!
- А ты знаешь, брат мой дорогой, - Тук тяжело вздохнул. – Что Елена Прекрасная, она же Троянская, на самом деле самой красивой женщиной того времени не являлась? По канонам красоты того мира, она была очень невзрачной худышкой с пепельного цвета, волосами, зелеными глазами и очень чувственным, но для того времени, очень большим, ртом?