— Прошу знакомиться! — Мухоловка шагнула вперед. — Мсье Корд, Джонас Корд. Он американец и умеет решать проблемы.
Я изобразил аллигатора, протянул руку.
— А это профессор Жак Бенар.
Профессор Бенар? Клиника «Жёнес мажик»? Кто?! Этот юный колобок?
Кажется, он догадался.
Подмигнул.
— Не желаете сбросить лет двадцать, молодой человек?
9
— Отпусти! — взмолился он. — Так нельзя! Ты забираешь всех, кто рядом, я не успеваю даже привыкнуть. Имена, лица. Сколько уже погибло, а я все еще здесь. Пусть меня судят, пусть накажут, в конце концов, каждый имеет на это право!
Ветер нес пыль над Последним полем, колонны уходили за горизонт, и Смерть глядела ему в глаза.
— Теперь ты понял, мой Никодим, как страшна моя работа, — желтая костлявая длань опустилась ему на плечо. — Но я не судья, приговор выносят не на земле. Иным приходится искупать содеянное в Кругах, а твой Круг здесь, под солнцем. Не мне, ни тебе этого не изменить.
— Я не знаю, за что! — в отчаянии крикнул он. — У меня забрали память, фамилию, Родину. Я не могу даже покаяться!
Смерть взглянула равнодушно.
— Я помню приговоры и пострашнее. Тебе оставили боль, не так и мало. Считай это последней милостью. А как ты всем распорядишься, решай сам.
Он хотел возразить, но пыль плеснула в горло.
Тени равняли строй. Шинели, фуражки, ремни — все казалось серым, потерявшим цвет. Он успел заметить пана подпоручника, с которым только что шел по просеке. Хотел окликнуть, но тот увидел его сам. Взглянул строго, вскинул пальцы к фуражке с оторванным козырьком.
Лесная пехота собиралась на последний смотр. Его не пустили. И не отпустили.
Убитых присыпали землей прямо в воронке, в самой глубине. Из двух веток связали крест, воткнули рядом — прямо в черную, остро пахнущую землю. Собрали патроны, отыскали оружие по руке. Вместо последнего салюта сухо щелкнули курки.
Пятеро мертвых, трое живых.
— Веди, секретный! — велел рослый сержант, морщась от боли в наскоро перевязанной руке. — Приказ никто не отменял.
Антек молча кивнул и взглянул на небо. Чисто, ни единого облака. Черная тень не промахнулась, но он все-таки уцелел. То, что их атаковал самолет из чужого мира, он понял сразу.
— Пошли!
И снова потянулась просека, деревья, вырубки. Живых по-прежнему не было, но на другой стороне возле упавших стволов они заметили свежий холмик под самодельным крестом. Потом на пути попалась русская винтовка без затвора, польская фуражка-«рогативка», и пробитый пулями котелок, непонятно чей. Война прокатилась и здесь, по самой лесной глуши.
Когда солнце оторвалось от верхушек деревьев, перекусили, открыв банку тушенки. Антек хотел отказаться — кусок не лез в горло — но его заставили, объяснив, что силы понадобятся всем. А он — секретный, без него идти не имеет смысла.
И снова просека. На одном из коротких привалов бывший гимназист развернул оставшуюся от погибшего офицера карту. Прошли, считай, полпути, но пока ничего похожего нет и в помине. И та ли это просека? Что один лес, что другой.
Вскоре запахло гарью, а потом они увидели сожженные деревья. Огонь пировал здесь совсем недавно, а прямо посреди черных обугленных стволов лежали трупы. Русские или поляки не поймешь, смерть сделала всех близнецами.
Постояли минуту, сержант прочитал молитву.
За гарью стало идти веселей. Война осталась позади, лес стоял чистый и нерушимый. Антек ускорил шаг, но идущий впереди сержант внезапно поднял руку.
Стой!
Карабин с плеча, животом — в траву. Парни уже рядом, стволы смотрят вперед.
— Эй!
Голос негромкий, словно придушенный. Кто-то совсем близко, за ближайшими деревьями.
— Познань!
Сержант вытер пот со лба и облегчено выдохнул:
— Приклад!
Уцелевшие переглянулись. Впервые за эти дни им повезло.
Свои!
— Отберите у него оружие, — велел майор Орловский, кивнув в сторону Антека. — Приказ забыли, что ли?
Двое знакомых — сам пан майор и Казимеж, которого бывший гимназист с трудом, но узнал. Орловский ранен, повязка на голове, еще одна на правой ноге, вместо ботинка. Стоять не может, сидит, прислонившись спиной к старому грабу. А вот третий, что в наручниках, с первого взгляда показался совсем чужим, словно не из этого мира. Бледный, светлые волосы дыбом, губы закушены до крови, в глазах отчаяние и боль. Но Антек и его вспомнил, хотя видел очень недолго и в сумерках.
«Пустите! Пустите! Вы не имеете права!.».