Выбрать главу
(рассказ Ромашова) Я его повстречал в сентябре, Он лежал в санитарном вагоне Тяжко раненный в ноги и в грудь, Он ни с кем не вступал в разговор. В тот же день, в шесть утра, на заре На каком-то степном перегоне Нам немецкие танки отрезали путь И шутя эшелон расстреляли в упор!
Я его оттащил от железной дороги, Доволок до ближайших осин, уложил под кустом. Он был слишком тяжёл, мне пришлось отползти за подмогой. А потом… Это ужас, что было потом! Я вернулся за ним через час, Думал — он все лежит неподвижен, Я метался средь этих осин, Но найти его так и не смог! Я пытался, но, каюсь, не спас, И, конечно же, вряд ли он выжил, Безоружный, больной, совершенно один, В окруженьи врагов и почти что без ног!
(Катя) Нет, все было не так, Я могу это твердо сказать! Вы не ангел, Вы враг! Выдают Вас совиные Ваши глаза, И своим вдохновенным враньём Никогда Вы не сможете скрыть одного: Ромашов, это Вы, Вы убили его! Уйдите! — Это не я! — Уйдите! — Это не я! Это не я-я-я!!!
(Исповедь Ромашова) Это не я, хотя казалось бы и не за что мне было абсолютно Его любить. Это не я, его не стал я убивать, хотя и мог в лесу безлюдном Его добить. Я не пойму, как выполз он, Когда бомбили эшелон, Как он добрался до этих осин, Где я наткнулся на него — Едва живого друга детства своего. Да, я не любил, да, я не любил Друга своего. Да, да, да, да, да! Ну и что с того? Клятвы на крови, дружба навсегда, Все это мура, Чушь, чушь, чушь, чушь, чушь!!! Детская игра. Все это мура, все это му-ра, Детская игра! Закон природы прост: Из змеиного яичка (2 р.) Не вылупится дрозд, Не получится синичка (2 р.). И глупо ждать, что род людской устроен по-другому. Дети, хоть и невинные, но все же человеки. Из непорочных человеческих детей Никто другой уже не вырастет вовеки, Кроме людей, мерзких людей.
Я сказал ему все это, Он ответил: «Отвяжись!». Я сказал: «Ну вот уж нет уж, Ты испортил мне всю жизнь. Знаешь, что это такое?! Эта штука — пистолет. Я сейчас взмахну рукою, И моей проблемы больше нет!». А он: мол, врешь, мол, слаб ты покончить со мной. А я: смотри, смотри я спускаю крючок. А он, стервец, калека, лежачий больной Схватил костыль да так его сильно швырнул, Что отбил мне плечо! Он же костылем мог меня убить, Это же маньяк! Вот, вот, вот, вот, вот! До сих пор синяк. Я этот костыль, я этот костыль, я его схватил — И, и, и, и, и… И расколотил! Я забрал его вещички, (2 р.) Всю еду и даже спички. (2 р.) И я ушел. Просто ушел! Это не я его убил. Он сам подох, Сам подох, подох.
(Катя) В час, когда сгустится Мрак небытия, И к тебе слетится Стая воронья, В час, когда рассудком Завладеет ночь, Я одна смогу тебе помочь.
В час, когда от боли Стынет стон в груди, И на бранном поле Брошен ты один, В час, когда страданий Не перенести, Я одна смогу тебя спасти.
Прислушайся, я рядом, я с тобой. Сквозь грозный рокот волн и ветра вой Услышишь ты мои слова: Я верю, я надеюсь, я люблю И смерти я тебя не уступлю, Пока моя любовь жива.
Пока моя любовь живет во мне, Ты голову свою не сложишь, Не сгинешь под водой И не сгоришь в огне. Ты сможешь, ты сможешь.
Да будет для тебя любовь моя От вражьего меча защитой, Кольчугой от стрелы, Бронёю от копья Пусть будет для тебя любовь моя.
Кольчугой от стрелы, Бронёю от копья Да будет для тебя любовь моя.
Бабушка… Бабушка!!!

Москва, 1942 г.

[квартира Татариновых]
(Саня Григорьев и Ромашов) — Ну что, узнал? А я вот живой. — Ты живой? Я так рад! Проходи, будь как дома, присядь. — Хватит притворяться идиотом, Ты в чужой квартире, Что ты делал здесь один? — Я здесь не один, хозяин — вот он. — Где? Чего ты мелешь?! — Вот. Да вот же он, вот он, гляди! — Что с ним? — Инсульт. Он стал сдавать С той поры, как из жизни ушла Катина мать. Ну а потом внезапный Катин отъезд — Тут уж старик расхворался совсем. И вот теперь влачит больничный свой крест И, что самое страшное, он полностью нем!