«Дорогой! По телефону звонить не разрешили во избежание простуды. Поэтому ты мне пиши письма, длинные и интересные: где был, что делал, с кем делал, чего добился — в общем, все те вопросы, которыми ты особенно любишь делиться. А если серьезно, то можешь писать о чем-нибудь другом или вообще ничего не писать. Ты к нашему возвращению должен: помыть окно, вытереть пыль — в общем, навести идеальную чистоту. Как насчет кроватки? Поищи. В бюро справок есть список вещей для ребенка при выписке. Посмотри его и принеси, что нужно. Вот и все. Рад?
Очень хочу домой.
Совсем забыла. Ты чего не тащишь мне косметику? Возьми бигуди (три штук), пудреницу и карандаш. Ты заверни это в газетку, а потом положишь в мешочек типа целлофан.
Дорогой! Сейчас доктор сказала, что завтра после двух часов в справочном бюро будет известно, выпишут меня или нет. Можно позвонить, и тебе сообщат».
Она кричала удивительно громко, при этом вся наливаясь красным, — только маленькие ноздри от напряжения белели. Иногда она замолкала и тут же начинала с удивлением икать. Потом била ногами через фланель.
Они решили назвать дочку Дашей, в основном в честь прабабушки, но и не без влияния популярной в том сезоне песенки «Хэлло, Долли», которую своим неподражаемым хриплым голосом исполнял известный негритянский певец Луис Армстронг, параллельно подыгрывая себе на трубе, звонко.
Дочку, конечно, сразу же захватили женщины — теща, жена, тетка. Виноградов сидел на кухне, брал целлофановые мешочки с фруктами, что жена принесла обратно из родильного дома, вытряхивал фрукты в тазик с водой — помыть. Сливы ровно легли на дно, образовав лиловую мостовую какого-то города, персики плавали посередине, как оранжевые, пушистые экипажи, яблоки всплывали и висели наверху, как розовые облака.
Потом он стянул с веревки пеленку, стал сушить ее над газом, сквозь темное, мокрое полотно виднелся синий гудящий кружок. Но тут набежала теща, оттолкнула его, вырвала пеленку и умчалась.
«Мне кажется, я никому не интересен», — подумал Виноградов.
Тяжело вздыхая, Виноградов стоял в длинной очереди в кассу. Он чувствовал, как на глазах вянет вся его острота, оригинальность.
— Значит, так, — опомнившись, заговорил он, когда его очередь подошла, — бутылку подсолнечного масла...
Громыхание кассового аппарата.
— Пачку гречневой крупы...
Громыхание.
— Полкило творога... Вот такие неинтересные покупки, — не удержавшись, сказал он.
— А что делать? — неожиданно сказала кассирша.
И главное, когда он донес все это, пытаясь удержать в охапке, и высыпал на стол, жена быстро глянула и сказала как ни в чем не бывало: «Ага. Ну ладно. Поставь пока в холодилу».
На кухне сидела теща, занималась, разговаривая сама с собой: спрашивала и тут же отвечала, говорила и сама же опровергала. Войдя, Виноградов услышал отрывок последней возмущенной фразы: «...разве это дело — давать чучелам деньги?!»
Увидев его, она колоссально оживилась:
— Скорей послушайте, — сказала она, — какой я сочинила стишок: «Жила-была девочка. Звали ее Белочка».
— Неплохо, — задумчиво сказал Виноградов, — а еще есть: «Шел Егор мимо гор...»
— Весной мы с Дашенькой поедем к Любе, — сияя, сообщила теща.
— Кто это — Люба?
Выяснилось, что это ее сестра, живущая где-то на Урале.
«Ну это мы еще посмотрим», — хмуро подумал Виноградов.
Она стала жарить рыбу — валять в муке, раскладывать по сковородке.
Виноградов все норовил вскочить, умчаться по делам, сидел как на иглах.
— Какие-то вы странные, — говорила теща. — Поешьте рыбы.
Долго жарит, долго...
Щелкнул замок: пришел с работы тесть.
— А-а-а, — слышен его голос. — Ну, я сейчас, сейчас.
Сейчас он, наверно, снимает плащ, аккуратно вешает его на распялку, потом ставит галоши, строго параллельно, берется с двух сторон за бантик на ботинке, тянет. Долгое время вообще ничего не слышно, только дыхание: вдох, выдох. Что он там — заснул, что ли?
Наконец, потирая руки, входит в кухню.
— Суп будешь? — спрашивает теща.
— Суп? — он удивленно поднимает бровь.
Казалось бы, чего здесь странного — суп, но он такой — всегда переспросит.
Потом они сидели в комнате, молча. Тесть читает газету, одну заметку, долго, удивительно долго. Вот наконец отложил газету, потянулся к журналу. Неужели возьмет? Этот номер молодежного журнала, со статьей о нем, Виноградове, с его портретом и несколькими репродукциями его работ. Виноградов давно уже, много раз, как бы случайно оставлял на столике... Тесть берет журнал в руки.