— О! — гомонили они не по-нашему. — Оригинально! Русский дух! Колоссаль!
Но Фаныч, однако, быстро развеял их чрезмерное оживление, заставив выстроиться всех в очередь, бросая каждому в отдельности тонкий, завивающийся вверх билетик.
НОРМАЛЬНЫЙ ХОД
ак уходит жизнь? А очень просто. Все меньше слышишь восторга в ответном возгласе, когда набираешь номер и, помолчав, называешь себя.
Как печально, что ушло то время, когда с утра до вечера, не осознавая этого, я купался во всеобщей любви ко мне и даже, уже засыпая, чувствовал ее разгоряченной кожей, как загар!
«Почему все ушло? В чем ошибка?» — долго думал я над этим. И вдруг понял. А никакой ошибки и нет. Глупо думать, что жизнь проходит бесследно.
Все нормально. Нормальный ход.
Я стоял в будке, за запотевшими стеклами, прижав трубку ухом к плечу. Я слышал, как его позвали, как он шел по длинному коридору.
— ...В баню? — сказал он и надолго замолчал. — Знаешь, наверное, не смогу... Ну хорошо, — наконец сухо сказал он. — Давай встретимся ненадолго. В двенадцать минут шестого, у метро.
— Ну давай уж тогда в десять минут, что ли? — обрадовавшись, простодушно сказал я.
— Извини! — сразу заговорил он, тщательно выговаривая буквы. — Я ценю свое время, но умею ценить и чужое, и не хочу заставлять тебя ждать, пусть даже совсем недолго!..
«Что такое?!» — ошеломленно подумал я.
Пришел он, действительно, точно в срок, весь подтянутый, затянутый, натянутый,
— Так, — сразу сказал он. — У меня восемь минут. Ну, что?
Мы замолчали.
— Зайдем, — кивнул он, — я знаю тут одно вполне приличное место. Без этого, знаешь, снобизма! — добавил он неожиданно зло.
Мы зашли в столовую. Несколько параллельно приколоченных к стене реек превращали ее в кафе. В подобных местах обычно изливаются друг перед другом люди, у которых туго продвигаются дела по службе. И пока мы стояли в очереди, по его вдруг набрякшему лицу я понял, что именно такой разговор мне сейчас и предстоит. Лихорадочно, хватаясь за любую другую тему, я заговорил о кино и при этом чисто случайно перепутал артистку Кэтрин Хэпберн с артисткою Хэпберн Одри.
Неожиданно он вздрогнул, лицо его оцепенело.
— Да ты что? — сказал он шепотом после паузы.
— Ну, прости! — сказал я. — Прости. Я пошутил.
— Такими вещами не шутят! — медленно сказал он.
— Ну, прости! Может быть, когда-нибудь ты сможешь меня простить?
Он так помолчал... Потом сухо:
— Не знаю.
Надо же, какой обидчивый стал!
Мы взяли — по одной шестнадцатой борща, по биточкам и молча, церемонно съели.
Но чопорности его хватило ненадолго, и так же неожиданно он вдруг сломался, мы рванули еще по биточкам, по одной тридцать второй борща, — загудели. И долго еще сидели в этом кафе, исполняя медленные, протяжные, с долгими паузами песни, рассчитанные на людей с загубленной жизнью.
— Чаю бы, что ли, надо попить? — наконец опомнившись, сказал я.
— Ну, сходи, — тоже опомнившись и криво усмехаясь, сказал он, — ты у нас общий любимец, тебе без очереди дадут.
«Что такое, вообще?» — подумал я.
— А-а-а, ладно! — через некоторое время вдруг закричал он. — Ладно! Отведу тебя сейчас в одно место, где действительно меня любят, бескорыстно, где я действительно душой отдыхаю. Без этого, знаешь, снобизма!
Второй раз упомянул этот снобизм! Видно, чем-то здорово он ему насолил.
И в результате, пройдя гулкими дворами, мы оказались в цементном, ящичном, подсобном помещении какого-то магазина. Рядом стояли открытые бочки с капустой — темные снаружи, светлые внутри.
Мы просидели там довольно долго. Входили и выходили какие-то люди. Чувствовалось, что он тут действительно свой, привычный. Только я все не мог понять, кто же тут действительно его любит. Вот подошел продавец в клеенчатом фартуке, но подошел почему-то ко мне. В руке он держал стакан с мутной жидкостью, в которой плавали белесые разбухшие нити. Дал мне отхлебнуть.
— Ну? — хвастливо сказал продавец. — Березовый сок! Только для нашего магазина достал!
Под требовательным его взглядом я сказал, что напиток мне, в общем, понравился, но только я несколько сомневаюсь в его березовости. Продавец посмотрел на меня с сожалением и ушел.
Друг мой сидел, уставясь обиженно в точку.
Окно, выходящее во двор, темнело.
Мне уже начинало все это надоедать.
И когда продавец со стаканом отошел, я только спросил моего друга: то ли самое сейчас было, чего мы так долго тут ждали?