Тут, на горячей площадке, закрытой от ветра, он увидел толстого человека в соломенной шляпе. Тот разглядывал крючок, потом, взмахнув, забросил удочку в мелкую мыльную лужицу сбоку от течения.
— Что же, здесь рыба есть? — спросил автор.
— А как же, — бодро сказал толстяк, — сазанчик попадается килограмма на полтора!
Автор с удивлением посмотрел в воду. Она не закрывала даже самые мелкие камни.
«Как же он доплывает сюда? На боку, что ли?» — подумал автор.
— Скажите, а нет ли здесь пива?
— Пиво? Есть! — уверенно сказал рыболов. — Только что свежее завезли... Рыбка есть солененькая, ветчинка... Прямо по берегу пойдешь и наткнешься.
Автор побежал по горячей набережной и метрах в ста наткнулся на голубой ларек, в котором, судя по пыльным стеклам, пива не было уже год... Но тем не менее этот странный дезинформатор, пытающийся поймать сазана фактически без воды, почему-то обрадовал его.
Он вылез из кустов на шоссе, сел в автобус и отправился назад. Автобус миновал лесистое ущелье и въехал в город.
На площадке к его приезду уже развернулась полная ахинея. Три умных человека в зимних шапках — Пал Баныч, Отвал Степаныч и Маньяк Тимофеич — воздвигали какое-то огромное сооружение из досок.
Вся группа, столпившись у крана, была захвачена склокой: помреж Норушка была вчера замечена у режиссера взбивающей лимонный мусс... Все были искренне возмущены. Все кричали наперебой, обвиняя режиссера в сибаритстве, эгоцентризме и, как это ни странно, в эгофутуризме.
Режиссер стоял в центре толпы, бледный как смерть, то расстегивая, то застегивая на груди зарубежную рубашку. Чувствовалось, что ему моральная репутация гораздо важней всякой там художественности в фильме.
Быстро сломавшись, он признал обвинение по всем статьям, обещая впредь даже не думать никогда о муссе!
— Пойти купить черного хлеба поесть! — громко, чтобы все слышали, сказал он.
Неожиданно за взгляды режиссера, от которых сам уже режиссер отказался, — неожиданно за них вступился оператор. За оператором последовала операторская группа. Вспыхнула общая драка.
(Потом, когда дело по фильму отправили в ОБХСС, кадры драки оказались просто бесценными. К сожалению, они получились нечеткими, потому что камерой тоже дрались.)
Пал Баныч, Отвал Степаныч и Маньяк Тимофеич орудовали досками.
Автор почувствовал глухую тоску, а главное — ничего подобного не было в его сценарии!
Он не совсем еще сошел с ума и прекрасно помнил, как начинался сценарий:
«За ночь широкий газон перед домом покрылся какими-то странными цветами — перламутровыми, закрученными, мутно-прозрачными. Они покрывали все стебли, сверху донизу... Он подошел ближе и увидел, что это улитки. Солнечный зайчик, неизвестно как пробравшись среди листьев, дрожал на стене дома».
При чем здесь была драка — неизвестно.
Вздохнув, автор снова спрыгнул на пляж, быстро разделся.
— Искупаюсь в море! Прекрасно! — сказал он себе, падая в зеленую воду, освобождая в груди место для восторга, который испытывал каждый год, впервые купаясь в море, но, к его удивлению, ничто не шевельнулось в его душе.
«Так! И это накрылось!» — подумал автор.
Уже года два он замечал, что кто-то ворует кусочки жизни, целые огромные куски, теперь и это — восторг от моря — исчез, начинается, как видно, суровый финиш.
Расстроенный, только замерзший автор вышел па берег.
Вдоль пляжа шли трое осветителей, у каждого рука была оттянута сеткой, в сетках сочилось мясо, брякали бутылки.
«Представляю, какой праздник будет у них вечером!» — подумал автор.
Но попроситься к ним не решился: они-то, наверно, думали, что райская жизнь как раз у него...
— Искупались? — улыбаясь, спросил бригадир.
«Запираться бесполезно! — запрыгали мысли. — Искупался в рабочее время...
А нельзя?»
Осветители вылезли на берег.
Автор быстро оделся и поплелся вдоль пляжа.
За скалой он увидел высокий пирс, дрожащий золотой отблеск, вода лопотала под лодками.
«Как хорошо — уехать от берега, половить рыбу», — подумал автор.
Высоко на пирсе он увидел человека.
— Скажите, — спросил автор, забравшись к нему, — нельзя ли... выйти в море, половить рыбу... Я из киногруппы, мы тут снимаем фильм.
Красавец атлет, с усами, с татуировкой, долго смотрел на него, ничего не говоря, проникаясь неуважением.