— Мой генерал! Как Франция? Не забыли ли там про нас? Скоро ли, наконец, закончится война?
Жуэн, которому эта несколько официальная церемония, вероятно, уже надоела, подходит ближе к нам и с улыбкой спрашивает:
— Ну, ребята! Русские девушки сердитые, милые? Или и то и другое?
Ему объясняют. Он заразительно смеется. В свою очередь мы задаем вопрос ему:
— Правда, что командир полка Пуйяд сегодня вечером будет на приеме в Кремле?
— Да. Он приглашен на банкет, который будет дан маршалом Сталиным в честь генерала де Голля.
В 20 часов 25 минут генерал де Голль, Жорж Бидо и командир «Нормандии — Неман» Пуйяд под грохот орудий, салютующих Красной Армии, только что одержавшей новую победу в Венгрии, подъезжают к Кремлю. Их путь лежит через Боровицкие ворота. Лучи прожекторов освещают дорогу. Машины останавливаются перед Большим Кремлевским дворцом.
Гостей проводят в ярко освещенный зал, где собрались члены Советского правительства. Ровно в половине девятого появляется маршал Сталин. Лицо его выражает спокойствие и волю. У него на груди только одна Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, на золотых погонах большие звезды. Он производит впечатление человека сильного и умного. Его жесты, походка, плавные и непритязательные, напоминают о происхождении из простой семьи. Под густыми бровями задорно и лукаво сверкают черные глаза. Он здоровается с генералом де Голлем, который представляет ему Пуйяда и Бидо. Пуйяд смущен, но старается не показывать вида. Маршал Сталин весело приглашает всех к столу.
Перед каждый гостем полный набор бокалов и рюмок для вина и водки и самые разнообразные закуски. Бесшумно двигаются официанты, предлагая различные блюда из рыбы, копчености и т. п. Вскоре начинаются тосты. Сталин поднимает свой бокал за победу, за Черчилля, за Рузвельта, за всех союзников. Пуйяд впоследствии нам рассказывал, что было произнесено более тридцати тостов, следовавших один за другим с такой быстротой, что никто уже не знал, за что же он пьет. Наконец, Сталин произнес здравицу в честь Красной Армии и ее успехов. Он закончил ее словами:
— Ударная сила нашей армии — артиллерия! Надо иметь больше артиллерии. Артиллерию разных калибров. Настоящий артиллерийский ансамбль!
И он поднял бокал за здоровье Главного маршала артиллерии Воронова. Воронов подошел к Сталину и чокнулся с ним. Сталин продолжал, указывая на Воронова:
— Вот человек, который командует нашей артиллерией! Он подавил фашистскую Германию огнем наших пушек!
Французы несколько ошеломлены. Но тут Сталин поднимает тост за авиацию и здоровье Главного маршала авиации Новикова, затем за здоровье прославленного авиационного конструктора Яковлева. Наступает торжественная минута. Полковник Пуйяд чувствует, как забилось его сердце, Сталин смотрит прямо на него и произносит:
— Я хочу выпить за здоровье полковника Пуйяда, командира полка «Нормандия — Неман», который, мы надеемся, сможем скоро назвать дивизией «Нормандия»!
Маршал твердым шагом с поднятым бокалом направляется к Пуйяду. Пуйяд идет к нему навстречу. Маршал Сталин смотрит ему в глаза, затем они вместе осушают свои бокалы.
После просмотра одного довоенного кинофильма Сталин предлагает всем присутствующим попробовать русского шампанского. Повернувшись к Пуйяду, он говорит:
— Я люблю французских солдат.
Затем он подзывает генерала Яковлева, и между ними завязывается оживленная беседа о боевом применении авиации. Пуйяд восторгается самолетом Як-3, который, по его словам, превосходит все немецкие машины. Он, однако, сомневается, можно ли установить на этом истребителе более мощные пушки. Мощности вооружения он предпочитает лучшую маневренность. Сталин, который только что прославлял артиллерию, рассматривает самолет как «воздушную батарею». Он забрасывает Пуйяда вопросами. Француз определенно смущен, но по-прежнему возвращается к разговору о маневренности «яка», которая, то его словам, не позволяет усилить огневую мощь истребителя.
— Мы будем все-таки экспериментировать, — настаивает Сталин.
— Я высказываю свое мнение, — защищается Пуйяд, — мнение летчика-истребителя.
— Мне хотелось бы осуществить на практике, — продолжает Сталин, — такую концентрацию огня крупного авиасоединения, эшелонированного по высоте и состоящего из самолетов с различным вооружением, которая помешала бы истребителям противника приблизиться к ним.
Пуйяд охотно признает, что эта концепция превосходит его познания, базирующиеся только на боевом опыте летчика-истребителя.
Прием, устроенный маршалом Сталиным, заканчивается в половине пятого утра. Спустя несколько часов был подписан договор о союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и Французской Республикой.
Последующие два дня были праздничными днями для полка.
В промежутках между посещениями военной миссии, возглавляемой генералом Пети, Большого театра, ресторанов «Савой», «Метрополь», коктейль-холла и неизбежной «Москвы» каждый куда-то исчезает, спешит, стараясь извлечь из каждого мгновения максимум приятного для себя. Музыка, накрытые столы, кавказские вина, танцы и другие вновь обретенные удовольствия помогают нам забыть, откуда мы прибыли и куда мы скоро возвратимся.
Но генерал Захаров торопит с отъездом тех, кто будет продолжать зимнюю кампанию в Пруссии. Другим, которые пробыли больше шестнадцати месяцев в России или больше двух лет на фронте, разрешено вернуться во Францию. Так от нас уехали Альбер, де ля Пуап, Мурье, де Сэн-Фалль, Риссо, Муане, Монье и доктор. Наконец, некоторые покидают нас по состоянию здоровья и по другим причинам: Кюффо, Амарже, Баньер, Жан Соваж, только, что получивший известие о смерти своего ребенка, Карбон, Лебра.
Должен сказать, что обратный путь был не из веселых. Московская передышка была слишком короткой, чтобы мы с радостью смогли бы согласиться вернуться к нашим «якам» в Гросс Кальвечен.
12 декабря, в восемь часов вечера, в поезде, который мчал нас в Каунас мимо полей, казавшихся еще более пустынными и более тоскливыми, многих друзей уже не было с нами. В последней зимней кампании в Восточной Пруссии принимали участие только три эскадрильи, которые с декабря 1944 года по май 1945 года пережили последние месяцы этой титанической борьбы и апофеоз победы.
Часть пятая
Глава I
Мы снова в Гросс Кальвечене. Стоит ясная солнечная погода. Сильный мороз. Озеро Вюстерзее представляет собой большое ледяное поле, блестящее и гладкое. Сосновые леса, которые окружают нашу базу, в зимнем убранстве. В нескольких километрах от нас находится знаменитый охотничий заповедник Геринга. Олени, лоси, козы и лани забредают даже на летное поле, будто выискивая на нем место для убежища. Но они жестоко заблуждаются в своих надеждах, так как мы устраиваем настоящую охоту на них. Но это скорее для того, чтобы как-то скоротать время, разогнать тоску, потому что мы не испытываем никакой нужды в запасах мяса и не столь воинственно настроены, чтобы убивать. Я с Микелем иногда устраиваю погоню за ланями в лесу, который покрывает более тысячи гектаров, пересекаемых лишь двумя автострадами.
На противоположном берегу озера — аэродром, на котором расположился 117-й штурмовой авиационный полк. Углов и я — частые гости у летчиков полка и очень скоро становимся друзьями с их командиром.
Летчики, прибывшие к нам в октябре, продолжают тренироваться и осваивать технику под руководством Гидо — инструктора, имеющего более двух тысяч часов налета, о чем он сам любит упоминать в разговоре. Обучение не всегда проходит гладко. Немецкие зенитчики недалеко, и они не дремлют. В конце декабря их первой жертвой становится опытный летчик Гидо. Он попал под обстрел. Снаряд пробил маслопровод. Ослепленный брызгами масла, летчик вынужден был приземлиться у наших друзей из 117-го полка. Большое количество налетанных часов, оказывается, не всегда служит гарантией неуязвимости.