Приближается рождество. Воздух необыкновенно чист и прозрачен. Его совершенно не ощущаешь: дышится легко и свободно. Но зато температура 30 градусов ниже нуля. На командном пункте вовсю трещат дрова в железных печках.
Я приступаю к великому предприятию — самостоятельному изготовлению самогона. Результаты не слишком обнадеживающие, даже несмотря на помощь Шендорфа и руководство двух русских. И только после многих часов утомительной работы, после нескольких дней терпения и тревоги мне, наконец, с превеликим трудом удается наполнить глиняный кувшин жидкостью, достаточно оригинальной по цвету, но обладающей такой необычайной крепостью и привкусом, что она оставляет далеко позади себя все элексиры, созданные на основе дерева или нефти, которые пользуются большим почетом у солдат на фронте. Результат порождает энтузиазм. Все кричат:
— Мой командир! Попробуйте вы первым! Отныне «Нормандия» будет гнать собственную самогонку!
Командир полка протягивает свой стакан. Я наполняю его доверху добытым в муках продуктом, и, когда хочу поставить кувшин на место, он неожиданно опрокидывается — вся драгоценная влага выливается на пол на глазах оцепеневших от досады летчиков.
Больше у меня не хватило смелости возобновить самогоноварение, и я предпочел охотиться на зайцев, чем сидеть и ждать, как по каплям из змеевика вытекает не очень ароматная жидкость.
Рождество. Дельфино приглашает летчиков 117-го полка разделить с нами небогатую трапезу, которую БАО смог нам организовать.
Часы бьют полночь. Идет снег. Слышно, как в лесу воет ветер, порывы бури напоминают органную музыку.
— Не придумаешь лучше погоды для русского наступления, — произносит кто-то вслух.
Все молчаливо соглашаются. Чем ненастнее погода, тем больше русские солдаты любят внезапную атаку. Ложимся спать на заре. Все возрастающая злоба начинает подменять меланхолию. К счастью, в последующие дни небо проясняется, вылеты возобновляются, и 30 декабря майор Дельфино вызывает меня и Шалля на командный пункт:
— Де Жоффр и Шалль. Вылет в 10 часов. «Свободная охота» на большой высоте. Сектор Гольдэп — Даркенем.
И вот мы уже болтаемся в прозрачном морозном воздухе над Гросс Кальвеченом.
— Все в порядке?
— Абсолютно.
Над нами леса и озера, озера и леса, и больше ничего. Озера, скованные льдом, ослепляют нас при каждом вираже отраженными лучами яркого солнца. Солнце настолько сильно бьет в глаза, что мне приходится прилагать невероятные усилия, чтобы не потерять Шалля из виду. Он, как и я, любит бешеную гонку. Я пристраиваюсь к нему. Крыло к крылу мы продолжаем патрулирование. Все, казалось, должно было закончиться без каких-либо приключений, как вдруг на нас сверху падают два «мессершмитта». Мы застигнуты врасплох. Я, как сумасшедший, беру ручку на себя. Машина страшно содрогается и встает на дыбы, но, к счастью, не срывается в штопор. Очередь фрица проходит в пятидесяти метрах от меня. Опоздай я на четверть секунды с маневром, и немец отправил бы меня прямо в тот мир, откуда не возвращаются, чтобы сделать очередной репортаж. Начинается воздушный бой. Каждый за себя, и бог за всех! У Шалля свой противник, у меня — тоже. В маневренности я имею преимущество. Враг это чувствует. Он понимает, что сейчас я хозяин положения. Четыре тысячи метров… Три тысячи метров… Мы стремительно несемся к земле… Тем лучше! Должно же сказаться преимущество «яка». Я крепче сжимаю зубы. Внезапно «мессер», весь белый, кроме черного зловещего креста и омерзительной, паукообразной свастики на фоне красного круга, выходит из пике и улепетывает на бреющем полете к Гольдапу. Я стараюсь не отстать и, взбешенный от ярости, преследую его, выжимая из «яка» все, что он может дать. Стрелка Показывает скорость 600 или 750 километров в час. Я увеличиваю угол пикирования и, когда он достигает примерно 80°, вдруг вспоминаю о Бертране, который разбился в Алитусе, став жертвой колоссальной нагрузки, разрушившей крыло. Инстинктивно я беру ручку на себя. Мне кажется, что она подается тяжело, даже слишком тяжело. Я тяну еще, осторожно, чтобы ничего не повредить, и мало-помалу выбираю ее. Движения обретают прежнюю уверенность. Нос самолета выходит на линию горизонта. Скорость несколько падает. Как все это вовремя! Я почти уже ничего не соображаю. Когда через доли секунды сознание полностью возвращается ко мне, я вижу, что вражеский истребитель несется у самой земли, словно играя в чехарду с белыми верхушками деревьев.
Вид вражеской машины подхлестывает меня. Метр за метром, секунда за секундой я приближаюсь к ней. Она увеличивается, растет на глазах. Я ловлю ее в прицел. Мои трассирующие пули ложатся точно в цель. Тонкая струйка черного дыма отделяется от фюзеляжа. Стреляю снова почти в упор и, словно рубанком, буквально снимаю стружку с «мессера». Он накреняется, вздрагивает. Мгновение кажется, что он подвешен на невидимой нити. Затем наступает финал: «мессер», перевернувшись в воздухе, падает на поляну, окутанный пламенем и дымом, подняв тучи снега, земли и металлических обломков.
Ну, а мне не хватает времени, чтобы в знак поздравления пожать самому себе руку. Я слишком удалился от своей базы и окончательно потерял представление, где я нахожусь. Направление на восток! Внизу ничто не может послужить мне ориентиром: тянутся однообразные, сменяющие друг друга леса и перелески. Бензин на исходе. Его хватит самое большее на десять минут полета. На восток, только на восток, черт возьми! Держаться как можно дольше, скорее перетянуть за линию фронта и сесть на первом же поле, чтобы спасти самолет.
В этот день удача сопутствовала мне. Без особых происшествий я приземлился на бывшем аэродроме, километрах в двадцати от Гросс Кальвечена. Два дня похода и постоянных расспросов. Ночь на ферме с дрожащими от страха крестьянами. Наконец, я добрался до одной из авиагрупп бомбардировщиков Пе-2, командир которой приказывает отремонтировать и заправить мой самолет. 2 января я возвратился на свой аэродром. Я был обессилен, умирал от голода и усталости. Первой фразой майора Вдовина была:
— Похоже, что вы начали увлекаться туризмом? Что же все-таки с вами стряслось?..
Раздосадованный, я с трудом сдерживаю резкие слова. Извиняюсь за то, что прибыл целым и невредимым, и направляюсь доложить о прибытии Пуйяду. Вечером майор Вдовин, поставленный уже в известность о моем приключении, дружески обнимает меня за плечи и от всей души поздравляет:
— Хорошая работа, товарищ де Жоффр!
А Матрас высказывает мнение, сложившееся обо мне в полку:
— Барон, «поделить» вас невозможно! Чем больше проходит времени, тем прочнее становится ваша шкура!
В этот же день мой товарищ Марши сбил в одном бою два «мессера», и полк «Нормандия — Неман» зарегистрировал свою двухсотпервую победу.
Боевая горячка вновь охватывает нас. Летаем парами, патрулируем днем в районе Шталупинена и Кенигсберга. Возглавляемая Дешане группа в составе Мартэна, Меню и Версини сталкивается с несколькими истребителями Мессершмитт-109. Мартэн творит чудеса. В первой же мастерски проведенной атаке он сбивает одного истребителя и подбивает второго, с которым затем расправляются Дешане и Меню.
Наступает очередь вылета нашей эскадрильи. Эйхенбаум с земли, находясь на передовой, наводит нас на противника. Мерцизен, Дуар, Кастэн, Блетон немедленно завязывают бой с четырьмя «мессерами». Мерцизен с малой дистанции расстреливает своего противника. Блетон и Кастэн в свою очередь подбивают два Фокке-Вульфа-190. Дуар — свидетель этого боя. Шалль и Микель при поддержке капитана Матраса сбивают еще одного «мессера». Но всякая медаль имеет оборотную сторону: упоенный радостью победы, Микель садится, позабыв выпустить шасси.
Все истребители нашего полка перелетели на новый аэродром в Допинеме, в восьми километрах от фронта, на основном направлении наступления Красной Армии.