Как только с завтраком было покончено, Кэтрин взялась за письменные принадлежности, чтобы выполнить обещание, которое она дала мисс Тилни. Вера подруги в действие на ее чувства, расстояния и времени, вполне оправдалась, ибо Кэтрин уже винила себя, что рассталась с Элинор слишком холодно, никогда по-настоящему не дорожила ее добротой и прочими качествами и недостаточно близко приняла к сердцу все, что ей пришлось пережить. Сила этих чувств, однако, далеко не способствовала легкости ее пера. Ни одно письмо еще не затрудняло ее в такой степени, как письмо к Элинор Тилни. Выразить сразу должным образом свои чувства и свое душевное состояние, высказать благодарность без самоуничижения, изъясниться сдержанно, но без холодности, прямо, но без следа обиды, написать так, чтобы Элинор не ощутила боли при чтении, и, – самое важное, – чтобы ей самой не пришлось краснеть за написанное, если письмо случайно попадется на глаза Генри, – такая задача своей непосильностью мешала Кэтрин взяться за ее исполнение. И за растерянностью и долгими раздумьями пришла решимость ограничиться, дабы обезопасить себя от возможной ошибки, всего лишь несколькими словами. Одолженные ей Элинор деньги были возвращены поэтому вместе с запиской, содержавшей немногим больше, чем выражение горячей благодарности и исходящих из глубины сердца нежнейших пожеланий.
– Что за странное знакомство! – сказала миссис Морланд, когда Кэтрин наконец справилась с письмом. – Внезапно возникшее и внезапно прерванное. Жаль, что так получилось: миссис Аллен говорила, что Тилни очень милые молодые люди. А тебе еще так не повезло с Изабеллой. Бедняга Джеймс! Что ж, ведь учиться приходится всю жизнь. Надеюсь, следующие друзья, которых вы заведете, окажутся более подходящими.
Покраснев, Кэтрин ответила с жаром:
– Никакие друзья не окажутся более подходящими, чем Элинор.
– Ну, если так, моя дорогая, я уверена, что вы с ней рано или поздно встретитесь снова. Можешь не беспокоиться. Ставлю десять против одного, что через несколько лет жизнь столкнет вас опять. И сколько же радости доставит вам эта встреча!
Попытка миссис Морланд утешить Кэтрин оказалась не очень удачной. Надежда на встречу через несколько лет должна была навести ее на мысль о том, что за это время могло случиться, сделав такую встречу невыносимой. Она никогда не сможет забыть Генри или думать о нем с меньшей нежностью, чем в эту минуту. Но он может забыть ее! И после этого встретиться! Ее глаза наполнились слезами, когда она мысленно представила себе такое возобновление их знакомства. А миссис Морланд, поняв, что ее успокоительные рассуждения не достигли цели, предложила дочери в качестве еще одного средства для подъема ее настроения навестить миссис Аллен.
Их дома находились всего в четверти мили друг от друга, и, пока они туда шли, миссис Морланд коротко рассказала, что она думает по поводу крушения надежд бедного Джеймса.
– Его, конечно, жалко, – сказала она. – Но в остальном расстройство этой женитьбы нас мало огорчило. Мы не могли особенно приветствовать его обручение с девицей, которую совсем не знаем и у которой за душой нет ни гроша. А после того, что случилось, мы вообще не можем хорошо о ней думать. В данную минуту Джеймсу приходится трудновато. Но это пройдет. И я надеюсь, что легкомыслие, допущенное им при первом выборе, заставит его проявить большую осмотрительность в будущем..
Это был как раз тот краткий вывод, который еще мог дойти до слуха ее дочки. Одна лишняя фраза грозила вывести ее из равновесия и заставить ее произнести что-нибудь не вполне вразумительное. Ибо сознание Кэтрин было вскоре целиком поглощено переменой в ее чувствах и настроениях, происшедшей с тех пор, как она в последний раз ступала по этой знакомой дороге. Не прошло и трех месяцев с того времени, когда, полная счастливых надежд, она десять раз на день пробегала по ней туда и назад с легким, радостным и свободным сердцем, мечтая о еще не изведанных и ничем не омраченных удовольствиях, не опасаясь никаких неприятностей и не имея о них ни малейшего представления. Три месяца назад все обстояло именно так. Каким изменившимся человеком вернулась она теперь!
Аллены встретили Кэтрин так радостно, как только можно было от них ожидать, учитывая неожиданность ее приезда и их постоянную к ней привязанность. И когда они услышали, как с ней обошлись в Нортенгере, – при том, что миссис Морланд говорила об этом весьма сдержанно, вовсе не взывая к их сочувствию, – их изумление и негодование, казалось, не имели границ.
– Кэтрин застигла нас вчера вечером врасплох, – сказала миссис Морланд. – Всю дорогу ей пришлось ехать в почтовой карете, совсем одной, хотя до ночи с субботы на воскресенье, она даже не думала об отъезде. Генералу Тилни по какой-то причине, ни с того ни с сего надоело ее присутствие, и она была почти выгнана из дома. Это в самом деле весьма некрасиво с его стороны. Он, по-видимому, весьма странный человек. Но мы так рады, что она опять с нами! И приятно сознавать, что она оказалась не таким уж беспомощным существом и все же смогла о себе позаботиться. Мистер Аллен выразил по этому поводу разумное сочувствие и возмущение. И по мнению миссис Аллен, его слова были настолько удачными, что она смогла тут же их повторить. Его удивленные высказывания, догадки и объяснения тотчас же подхватывались ею с добавлением единственной собственной фразы, которой она заполняла каждую случайную паузу:
– В самом деле, терпеть не могу этого генерала!
После ухода мистера Аллена из комнаты «В самом деле, терпеть не могу этого генерала!» было повторено ею дважды с тем, же негодованием и без существенного развития мысли. В третий раз эта фраза была несколько развита, а сразу же после четвертого миссис Аллен с ходу добавила:
– Вы только подумайте, милочка, как хорошо мне в Бате зашили ту ужасную прореху в моих лучших мехельнских кружевах! Этого места даже и не заметишь. Как-нибудь я их вам непременно покажу. Нет, что ни говорите, а Бат все же приятный город. Уверяю вас, Кэтрин, дома я не чувствую себя и вполовину так хорошо. Не правда ли, нам очень повезло, когда мы встретили там миссис Торп? Сначала как вам известно, мы себя чувствовали ужасно одиноко.
– Да, но это продолжалось недолго, – сказала несколько просветлевшая Кэтрин при мысли о том, что ей впервые скрасило пребывание в Бате.
– Совершенно верно, милочка. Мы скоро встретились с миссис Торп, и все затем пошло хорошо. Дорогая моя, не правда ли, эти шелковые перчатки еще неплохо выглядят? Я обновила их, знаете, когда мы с вами впервые отправились в Нижние залы. С тех пор я их надевала много раз. Вы помните этот вечер?
– Еще бы не помнить!
– Не правда ли, мы провели его очень приятно? С нами еще пил чай мистер Тилни, и мне кажется, мы от этого только выиграли – он такой любезный молодой человек. По-моему, вы даже с ним танцевали, хотя я и не уверена. Припоминаю лишь, что на мне было мое любимое платье.
Кэтрин оказалась не в силах что-либо ответить. И, немного поговорив на другие темы, миссис Аллен вскоре вернулась к первоначальной.
– В самом деле, терпеть не могу этого генерала! А ведь он на вид такой приятный и достойный мужчина! Не думаю, миссис Морланд, чтобы вам приходилось встречать более воспитанного человека. Его комнаты, Кэтрин, были сданы на следующий день после их отъезда. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – вы же знаете, Мильсом-стрит…
Когда мать и дочь возвращались домой, миссис Морланд попыталась внушить Кэтрин, насколько ей следует дорожить постоянной благосклонностью таких друзей, как мистер и миссис Аллен, и как мало должно ее задевать невнимание или недоброе отношение едва знакомых людей вроде Тилни, если старые друзья сохраняют к ней свое расположение. Во всем этом заключалось немало здравого смысла. Но в человеческой жизни порой возникают обстоятельства, при которых здравый смысл оказывается бессильным. И чувства Кэтрин оспаривали каждое слово матери. Именно от поведения этих едва знакомых людей зависело все ее счастье. И пока миссис Морланд успешно подкрепляла свои выводы убедительностью своих доказательств, Кэтрин молча размышляла о том, что вот сейчас Генри прибыл в Нортенгер, сейчас он узнал об ее отъезде, а сейчас, быть может, они все уже выезжают в Херефорд.