— Не пори чушь, Нура вчера перебрала и осталась ночевать, — отмахивается Вилл, продолжая ломать комедию.
Спешно натягивая джинсы, Нура игнорирует её извинения и косые взгляды на дверь, за которой брат и весь остальной мир.
— Перестань, моя семья не поймёт.
У Вилл руки всегда холодные, поэтому Нура вздрагивает, когда ладонь опускается ей на плечо. Она сбрасывает её, как что-то неприятное, а после отходит на пару шагов.
— Я просто не могу быть с девушкой, которая даже не может принять, кем является.
— Да брось, я не могу пока всем сказать.
— Это твой выбор.
***
Они не общаются до выпускного Вилл. Нура удаляет все её сообщения, не ходит на вечеринки Пенетраторов и переводит тему, когда кто-то из подруг начинает спрашивать о её настроении. Лекарства от Вилл Магнуссон ещё не придумали, поэтому ей приходится справляться самой.
Вилл появляется на пороге её квартиры в июле. С кривой улыбкой и билетами в Лондон.
Может, это и есть их шанс.
Может, всё будет хорошо.
========== 10 лет спустя au ==========
Нужно действовать тихо, чтобы не разбудить семейство. Нура знает, что её дочь не проснется раньше привычного времени, а вот муж чувствителен к малейшему шуму. Она кладет сумочку в коридоре и аккуратно проходит дальше по дому, к кухне, держа в руке связку нежно-розовых шариков. У Кэриты тот период, когда она хочет быть одновременно всеми принцессами сразу. Ей сегодня три, и Нура готова сделать всё, чтобы детство её дочери отличалось от её собственного.
На дворе весна, и солнце заливает просторную кухню светом, когда Нура достаёт торт, устанавливая на нем три свечки. Ей нравится заботиться о ком-то, словно именно для этой цели она и была создана. Она не думала о детях, когда ей было шестнадцать, главной темой для разговоров был школьный выпускной и вечеринки Пенетраторов, а в душе разгорался ярким пламенем бунт, желание изменить мир. Она не думала о детях, когда ей было двадцать, потому что жизнь, казалось, только начиналась. Мир открылся с новых сторон, старые друзья оставались на фотокарточках, а чемодан был всегда наготове. Она не была готова к материнству в двадцать три, когда узнала о беременности. Это было до Кэриты.
Она, наверное, стала спокойнее, находя умиротворение в обычных вещах, но это не значит, что жизнь стала хуже. Она продолжает течь, счастье — не только спонтанные решения и юношеский максимализм. Она старается быть хорошей матерью, помогать людям через свои статьи в одном из журналов и блог с парой тысяч подписчиков.
Взгляд цепляется за фотографии на холодильнике, они неровно прикреплены магнитами и некоторые выцвели от времени, но всё-таки каждый раз навевают нежную ностальгию по тому, чего уже не повторить. На фото у Вильяма непослушная чёлка, светлый свитер и её щека, прижатая к его плечу. Нура вспоминает, как она приехала разбитой из Лондона, склеивая прежнюю себя по обрывкам и кусочкам, клятвенно обещая не верить и не надеяться. Это было этапом, который стоило пережить, потому что потом, конечно, был милый и заботливый Пьер. Он учился по обмену в их школе, робко улыбался и слегка заикался, но это не мешало ему застенчиво ухаживать и краснеть. Они встречались до окончания школы и расстались хорошими приятелями, хотя Пьер, как полагается французу, написал ей красивое письмо-признание, затерявшееся потом в многочисленных переездах.
Потом был Джозеф, её коллега в маленьком издательстве, где она подрабатывала во время учёбы в университете. У него были пшеничные волосы, очки и мнение обо всем на свете. Они путешествовали вместе по Италии и Венгрии, смотрели на искрящиеся фонтаны и играли вечерами в скраббл. Будь она старше, то, может, согласилась бы выйти за него, но их страсть остыла, он уволился, и Нура переехала в Мадрид, решив, что устала от холода Норвегии.
Затем случился Вильям. То есть он случился на пару лет раньше в школе, но вдруг появился снова случайным днем в аэропорту. Он сменил образ плохого мальчика на самоуверенного бизнесмена, оставив только кривую улыбку и привычку преследовать её. Они начали всё заново, с чистого листа — в спешке обменялись номерами в зале аэропорта, а потом разбежались в разные стороны, потому что их жизнь давно перестала быть общей.
Вильям написал первым. (Не)привычным «Привет, красавица». Нура долго смотрела на его сообщение, пару раз откладывала телефон, прежде чем написать «Вильгельм», а после стереть и отправить «привет, Вильям». Ей казалось, так она проводит черту между тем, что было и тем что сейчас. Этим же вечером она созвонилась с Эвой по скайпу, и они проболтали пару часов, распивая вино по разные стороны экрана. У Мун был затянувшийся роман с Юнасом с чередой мимолетных интрижек с Крисом — то, что Нура могла назвать стабильностью.
Этот новый Вильям стал ей другом. Они болтали по телефону, когда она была в Лиссабоне или французском Провансе (рядом дремал Пьер, когда она выскользнула из кровати). У Вильяма была девушка. Он, вроде, встречался с ней больше года, и отец надеялся, что они поженятся, но Нура знала, что этого не случится. Что-то противное тихо шептало «он же не мог тебя забыть». У неё не было права претендовать на что-то кроме дружбы, она не была уверена, что ей было нужно что-то кроме этого — новая жизнь устраивала её полностью.
Они встретились только через год того случайного столкновения в аэропорту Мадрида, когда, наконец, ей удалось выбраться в Лондон.
— Как же я ненавижу такую погоду, — жаловалась она, когда Вильям встретил её с огромным черным зонтом. Рубашка на нём всё же слегка вымокла от моросящего дождя, но улыбка была широкой и открытой, пока они шли до такси.
— Тебе раньше нравился дождь. Старый сезон «Форс-мажоров» и горячее какао.
— Хорошо, мне не нравится Лондон, — призналась тогда она, и он замолчал на какое-то время, видимо, вспоминая их расставание.
— Я мог бы взять отпуск и прилететь к тебе. Ты же в последнее время жила в Варшаве?
Нура качала головой, ударяя отросшими влажными волосами о щеки.
— Отец бы не отпустил тебя.
— Я бы его уговорил.
А потом были прогулки, сплетенные пальцы и попытки узнать друг друга заново (Нура была уверена, что она полюбит любую из его версий). Они блуждали по Лондону, терялись на его улицах и говорили, говорили, говорили…
У него была модная квартира с неплохим видом, плазмой и удобной большой кроватью в спальне, отгороженной полупрозрачными дверьми. Он и в семнадцать создавал впечатление богатого мальчика, у которого есть всё, а теперь с часами за пару тысяч евро и своей недвижимостью в столице Великобритании, стал самым настоящим мужчиной со связями и людьми в нужным местах. И всё же… он оставался тем самым Вильямом, который просил Нуру читать ему вслух норвежскую поэзию и сдувал чёлку на один бок. Его поцелуи так и оставались обжигающими, а ладони скользили по телу, словно проверяя, реальна ли она в его руках. Нура расстегивала пуговицы на его рубашке и думала, что не стоило тогда отвечать на его смс, одновременно приходя к решению, что мимолетный роман никому не повредил. В Варшаве у неё завязывались отношения с очередным коллегой (с карими глазами, выбритыми висками и манией пить зеленый чай). Она больше не верила в сказку, где Вильям был принцем, поэтому целовать его можно было без опаски.
Как она и предполагала, их роман продолжился. Каждый раз, когда он готов был выдохнуть заветные слова, Нура заставляла его замолчать, прижимаясь губами к его рту. Они по-прежнему жили в разных мирах: он в глянце с обложки, а она в постоянных разъездах и статьях для газет/интернет-порталов/журналов. Роман с коллегой не завязался и сошёл на нет через пару свиданий.