Хорошо, что у них с отцом не было собаки.
Отец! Да, точно – отец. В памяти воскрес образ худого мужика, болезненного, злого и очень строгого. И он по привычке втянул голову в плечи. Вот уж кто мастер нагонять ужас! Интересно, батя ждёт его? Вряд ли. Он не умеет…
Странная робость сковала его, стоило увидеть тёмные окна, красную трубу на светлом шифере крыши, кривую дорожку с пучками прошлогодней травы. Горло свело судорогой. Навалившись на невысокий заборчик, он вспомнил последний вечер дома, крик отца, безумное, ненавистное лицо, перекошенный злобой рот. И тонкую шею с кадыком, в которую вцепились пальцы…
Его пальцы! Он убил отца?
Нет! Нет, нет…
Он тогда напился. Впервые. И посмел явиться домой в таком виде. Да еще попасться на глаза отцу, а тот бил его и за меньшие проступки. И, конечно, батя начал выговаривать, потом орать, потом бросился драться. Только на этот раз получил отпор. Жестокий…
Он сел возле забора и закрыл глаза. Это была не слабость, нет. Опустошенность. Он снова видел, как корчится отец, как меняется выражение его лица. Слышал этот ужасный хрип. И пальцы невольно сжались. Он не убил, но хотел. И теперь не мог просто войти в этот дом. Не из трусости – из отвращения.
«Я посажу тебя, ублюдок», — последнее, что сказал ему отец.
Что потом? Он ушёл. Долго шатался по посёлку, набрёл на дорогу к кладбищу…
А что же там? Как он оказался зарытым? Кем?
Но сидя на месте, ответов не найдешь.
Он поднялся и прошёл к дому, не опасаясь разбудить отца. Пусть увидит, что случилось с его сыном, до чего он довёл его своей жестокостью и нежеланием понять.
Закрытая на замок дверь озадачила. Батя не дома? В такой час? А в какой? Ведь он даже не знал, сколько времени. Ночь. А отец всегда ночевал дома…
А может это и к лучшему? Никто никому ничего не должен. И выяснения отношений ни к чему.
Он легко сорвал засов и ступил в темноту веранды. На секунду кольнуло в груди. Родной с детства запах, всё знакомо до последней чёрточки: сумки с травой, большая бочка с мукой, и сваленная под лавкой обувь, и коврик с обтрепанными краями. Странно, что он видел без света. И опасался включить его.
В доме стояла звенящая темень. Из тесного коридорчика он свернул в зал, но что-то необычное зацепило внимание. Вернувшись, встал перед зеркалом и с удивлением воззрился на тёмный силуэт. В серебристой глубине отражался некто без лица. Плащ с грязными разводами, свитер в катышках – всё это виделось отчетливо, а выше пятном лежала густая тень.
— Фу…
Захотелось спрятаться. В яму. Но вместо этого, он поплёлся в комнату, по пути даже не взглянув на диван отца. И без того понятно, что бати нет дома.
В спальной царил хаос. Странно. Отец не выносил бардак, давно и прочно приучив к аккуратности всех домашних.
Наклонившись, он хотел поднять книгу и вдруг отчётливо увидел свои руки…
Узловатые суставы. Тусклые, но острые когти. Как у собаки.
Оцепенев, он долго стоял, бессмысленно созерцая себя. Кто он? Что с ним? Но всё же очнулся. Пнув ногой книгу, шатаясь, прошёл к столу.
Документы. Они лежали в среднем ящике и значили только одно – ему станет известно собственное забытое имя.
Открыл паспорт. Уставился на фото смутно знакомого парня с таким же отупением, с каким ранее смотрел на свои новые руки.
— Вадим Житков, – вслух прочёл он. – Я – Вадим…
— Нет, — раздался за его спиной сиплый голос, — ты носферату, вампир…
* * *
Он обернулся и застыл, сраженный видом безобразного существа. Оно лишь отдаленно напоминало человека. Лысая голова с заостренными, рваными ушами, сеть глубоких морщин на безносом лице, точно посыпанном пеплом. Но главное – глаза! Красные, выпученные, глаза зомби.
— Кто ты? – еле-еле выговорил Вадим, сглатывая ком в горле.
Существо обнажило бледные десны с острыми редкими зубами и просипело:
— Твой новый отец. Мирон.
— А где старый? — машинально спросил Вадим.
— Старый интересен мне не больше крысы, которую я выпил после Становления, — Мирон рассмеялся. – А вот ты – моё первое дитя, — глаза его закатились от удовольствия и синеватый язык облизнул бордовые губы, — поэтому скажу тебе: батя в дурке. Я пришёл к нему, чтобы рассказать, кем стал его отпрыск, какая честь ему выпала. А он… Нервный, недалёкий. А-а, пустой человечишка…