– Стойка, – сказал Адолин, – это больше, чем просто величественно выглядеть на поле боя. Это правильное положение ног, чувство центра тяжести и контроль во время боя.
– Принято к сведению. Итак, как мне ее улучшить?
– Я пытаюсь решить. Все, с кем я работал до этого, использовали меч с самого детства. Мне интересно, каким образом Зейхел изменил бы мои тренировки, если бы я никогда даже не держал в руках оружие.
– Из того, что я о нём слышала, – сказала Сияющая, – все будет зависеть от того, есть ли где-то подходящие крыши, чтобы с них прыгать.
– Так он тренирует с Доспехами, – сказал Адолин. – Это – Клинок. Я должен научить тебя сражаться, как на дуэли? Или учить тебя сражаться как в армии?
– Я должна научиться, – сказала Сияющая, – как избежать отрезания любой из своих конечностей, светлорд Холин.
– Светлорд Холин?
«Слишком официально. Действительно». Это то, как действовала бы Сияющая, конечно же – но она может позволить себе некоторую фамильярность. Джасна так делала.
– Я всего-навсего, – сказала Сияющая, – пыталась проявить должное уважение мастеру от его скромного ученика.
Адолин усмехнулся.
– Пожалуйста, не нужно этого. А сейчас, давай посмотрим, что мы сможем сделать с этой стойкой…
В течение следующего часа Адолин менял расположение ее ладоней, ног и рук более дюжины раз. Он подобрал для нее базовую стойку, которую она смогла бы, со временем, развить в несколько формальных стоек, таких, как стойка ветра, которая, по словам Адолина, полагалась не столько на силу или размах, сколько на подвижность и мастерство.
Она не была уверена, зачем он напрягался и принес эти металлические полосы для спарринга, так как они даже не обменялись ударами. Помимо исправления ее стойки десять тысяч раз, он говорил об искусстве дуэли. Как обращаться со своим Клинком Осколков, как думать о противнике, как выказывать уважение структуре и традициям дуэли.
Кое-что из этого оказалось очень практичным. Клинки Осколков являлись опасным оружием, что объясняло демонстрацию того, как его держать, как с ним ходить, как позаботиться о том, чтобы случайно не изрезать людей или вещи, всего лишь поворачиваясь.
Другие части его монолога были более… мистическими.
– Клинок – часть тебя, – сказал Адолин. – Клинок – нечто большее, чем инструмент. Это твоя жизнь. Уважай его. Он не подведёт тебя – если над тобой одержали победу, это потому, что ты подвела меч.
Сияющая стояла, как ей казалось, в очень твердой позе, держа Клинок двумя руками перед собой. Она оцарапала потолок Узором всего два или три раза. К счастью, в большинстве комнат Уритиру были высокие потолки.
Адолин махнул ей, чтобы она нанесла простой удар, который они тренировали. Сияющая подняла обе руки, наклоняя меч, затем сделала шаг вперёд, опуская его вниз. Угол движения не мог быть больше девяноста градусов – это едва ли можно было назвать ударом.
Адолин улыбнулся.
– Ты уловила суть. Еще несколько тысяч таких ударов, и это начнет получаться естественней. Хотя мы должны поработать над твоим дыханием.
– Моим дыханием?
Он рассеяно кивнул.
– Адолин, – сказала Сияющая. – Заверяю тебя, я дышала без ошибок всю свою жизнь.
– Да, – ответил он. – Вот почему тебе придется разучиться.
– Как я стою, как думаю, как дышу. У меня проблемы с тем, чтобы различать, что действительно важно, а что часть субкультуры и суеверий мечников.
– Всё это важно, – сказал Адолин.
– Есть курицу перед поединком?
Адолин улыбнулся.
– Что ж, может некоторые вещи – это личные причуды. Но мечи – часть нас.
– Я знаю, что мой меч – часть меня, – сказала Сияющая, опустив меч в сторону и положив затянутую в перчатку безопасную руку сверху. – Я связала его. Подозреваю, в этом кроются истоки традиций Носителей Осколков.
– Так академично, – сказал Адолин, тряхнув головой. – Тебе нужно почувствовать это, Шаллан. Жить этим.
Это не было бы тяжелой задачей для Шаллан. Сияющая, однако, предпочитала не чувствовать того, чего бы предварительно глубоко не обдумала.
– Думал ли ты о том, – сказала она, – что твой Клинок Осколков когда-то был живым спреном, которым владел один из Сияющих Рыцарей? Разве это не меняет того, как ты к нему относишься?
Адолин взглянул на свой Клинок, который решил пока не отпускать. Закреплённый в защитные ножны, он лежал поверх одеял.
– Я всегда знал. Не о том, что он был живым. Это глупо. Мечи не живые. Я хочу сказать… Я всегда знал, что в них есть что-то особенное. Я думаю, это часть того, чтобы быть мечником. Мы все это знаем.
Она позволила теме исчерпать себя. Мечники, судя по тому, что она видела, были суеверными. Как и… что ж, практически все, кроме ученых вроде Сияющей и Джасны. Было любопытно, насколько риторика Адолина о Клинках и дуэлях напоминала ей религию.
Как странно, что эти Алети частенько относились к своей истинной религии так легкомысленно. В Джа Кеведе Шаллан провела многие часы, рисуя крупные отрывки из «Споров». Ты произносишь слова вслух снова и снова, заучиваешь наизусть, стоя на коленях или кланяясь, прежде чем сжечь молитву. Алети, вместо этого, предпочитали, чтобы с Всемогущим имели дело арденты, будто он был каким-то раздражающим гостем, сидящем в гостиной, которого можно отвлечь слугой, предлагающим особо вкусный чай.
Адолин позволил ей сделать еще несколько ударов, возможно чувствуя, что она устала от постоянного исправления ее стойки. Пока она размахивала оружием, он схватил свой собственный Клинок и встал возле нее, показывая стойки и удары.
Спустя некоторое время, она отпустила Клинок и взяла свой альбом. Она быстро перелистнула рисунок Сияющей и начала рисовать Адолина в стойке. Она была вынуждена позволить части Сияющей испариться.
– Нет, стой на месте, – сказала Шаллан, указав на Адолина угольным карандашом. – Да, вот так.
Она зарисовала стойку и кивнула.
– Теперь нанеси удар и замри в завершающей позиции.
Адолин сделал и это. К этому времени он снял жилет, стоя в одних брюках и рубашке. Ей понравилось, как на нем сидела эта обтягивающая рубашка. Даже Сияющая оценила бы это зрелище. Она не была бесчувственной, всего лишь прагматичной.
Она просмотрела на оба наброска, затем снова призвала Узора, встав в позицию.
– Эй, очень хорошо, – сказал Адолин, когда Сияющая сделала несколько выпадов. – Да, у тебя получается.
Он снова встал рядом с ней. Простая атака, которой он научил ее, была, очевидно, плохим испытанием его навыков, но он, тем не менее, исполнил ее с точностью, после чего улыбнулся и заговорил о первых уроках, которые провел с Зейхелом давным-давно.
Его голубые глаза горели, и Шаллан нравилось видеть их блеск. Почти как от штормсвета. Она знала эту страсть – состояние, когда чувствуешь себя живым. Когда ты до такой степени чем-то поглощён, что теряешь себя в этом чудесном ощущении. Для нее это было искусство, но, наблюдая за Адолином, она подумала, что они не такие уж и разные.
Делить с ним эти моменты, заражаясь его энтузиазмом, казалось ей чем-то особенным. Интимным. Даже больше, чем их близость ранее вечером. Она позволяла себе быть Шаллан в некоторые моменты. Но всякий раз, когда боль от держания меча проявлялась – когда она действительно начинала думать о том, что делает – она могла стать Сияющей и избежать этого.
Она искренне не хотела, чтобы всё заканчивалось, так что она позволила этому растянуться до позднего вечера, когда давно пора было уже закругляться. Наконец, усталая и вспотевшая, Шаллан попрощалась с Адолином и взглянула на то, как он спускается вниз по коридору, унизанному линиями породы. Он шел пружинистым шагом, с лампой в руках и защитными полосами на плече.
Шаллан придется подождать следующей ночи, чтобы посетить таверны и поохотиться за ответами. Она вернулась обратно в комнату, чувствуя себя странным образом довольной, несмотря на то, что мир приближался к своему концу. Этой ночью она, в кои-то веки, спала спокойно.