***
- Я просто надеюсь, что ты напал не первый, - сказала Ульва, когда обнаружила мага у стенда с объявлениями. - Первая кровь за ним, - Мьон похлопал по ноге, где виднелась прорезанная и немного окровавленная ткань. Женщина взглянула на рану, а затем очень внимательно на профиль мага, который как ни в чем не бывало изучал тексты объявлений. Ещё до рассвета к ней зашел Сивис и около получаса подробно излагал историю Мьона, его характерные особенности и другие причуды, какие каратель успел приметить. Её заинтересовала нетерпимость к насилию и холодному оружию в принципе, но произошедшее перечило сведениям. - А вторая за тобой? - Вроде того. - Так вроде или за тобой? - не отступала женщина. Мужчина сжал губы. На скулах заходили желваки. - Повернись и ответь. Мьон резко развернулся от стенда и зашагал в противоположном направлении от Ульвы. Женщина только усмехнулась. - Я буду в таверне, постарайся не умереть, ведь до башни два дня пути! - крикнула она вслед магу и ещё раз усмехнулась. Такое упрямство всегда казалось ей совершенно нелепой чертой, но, в сравнении со скользкой натурой Сивиса, это казалось плюсом. По крайне мере она сразу могла узнать ответ стоило только взглянуть на лицо. Ульва бегло просмотрела объявления, надеясь определить куда пойдет маг, но на доске висели только заявки о найме, распродаже старых вещей и прочие мероприятия, которые вряд ли бы заинтересовали мага. Женщина тяжело вздохнула. - Этот многострадальческий вздох очень заразителен, да? Ульва тут же улыбнулась подошедшему мужчине, но заметно скривилась, когда почувствовала отвратительный аромат, что исходил от него. - Сивис, отойди, ты просто отвратительно пахнешь! Каратель рассмеялся, но сделал пару шагов назад. - Угадай, что я нашел в доме заказчика? - он вытащил из кармана изрядно пострадавший браслет, даже не дожидаясь вариантов ответа. Большие карие глаз женщины тут же расширились. - Убили торговца? Но я не... - Ничего не слышала? - усмехнулся мужчина. - Дельце намечается серьезное, и насколько я могу знать пути Воли, то три карателя в одном городе отнюдь не совпадение. - Гадать не будем, - карательница вытянула монету и хотела уже подкинуть её, как вдруг передумала и протянула её другу. - Твой заказ, тебе спрашивать. Сивис тут же подкинул монетку и совсем не удивился, когда выпал орел, полностью подтвердив его слова. Он потер поверхность монетки и вернул её владелице. - Ты и Мьон в деле. Разобрались с печатями? - Почти, - кивнула женщина. - Он только что сбежал, и я не успела закончить. - Сбежал? Ульва тяжело вздохнула и бросила взгляд на улицу, по которой несколько минут назад шел маг. - У Ллхаса на него напал какой-то мужчина, когда мы с нагом добывали эфир. Когда я вышла, то Мьон уже вышел из магазина, а у нападавшего из бедра торчал нож. Очевидно, что он проиграл, а Мьона выгнал Ллхас. - А у этого мужика случаем повязки красной на голове не было или ожога на правой стороне? - И повязка, и ожог, - ответила женщина. - Ты знаешь его? Сивис потер глаза, которые не смотря на его проснувшуюся голову все же слезились и болели. - Нужно было все рассказать, чтобы ты была готова. - Что ж, тогда рассказывай сейчас. Каратель приобнял женщину за плечи. - Тогда давай найдем очаровательную таверну и закажем бутылочку хорошего вина! - Только для начала ты сменишь это провонявшее тряпье и как следует отмоешься! - зажав нос, прогнусавила женщина. - Ради тебя я готов даже побриться, - улыбнулся Сивис. И оба карателя резво зашагали в сторону таверны, на ходу договариваясь какие блюда закажут первыми.
Глава 14: Три тени
Ауашер нервно ходил среди стеллажей, дожидаясь ответа от нага. Солнце уже скрывалось за остроконечными высотками и тяжелые темные тени заполняли улицы. День был душным и потому все четыре огромных окна в магазине были открыты, запуская внутрь долгожданную вечернюю прохладу. - Ты действительно рассказал мне все необходимое? - спросил Ллхас, закрывая очередную увесистую книгу и отодвигая её в сторону. - Какая-нибудь маленькая деталь, которую ты случайно упустил? Эльф призадумался, вспоминая все что он уже рассказал. Он промотал в голове первую смерть и весь свой голод, он припомнил как каштановые волосы посерели, а тугие мышцы обвисли. Он вспоминал лес и разорванное тело гончего, вспоминал кислый аромат и выжженную землю на месте битвы, но никакая по-настоящему важная деталь не всплывала. - Нет, - наконец ответил он. - Говорят эльфы хорошие прорицатели, - заметил наг. - Эльфы - да, но не я. - Тогда ты точно что-то пропустил, - прошипел Ллхас, возвысившись над столом так сильно, что стал виден его хвост. - Ты сказал, что она стала слабее и телом, и характером. - Скорее только характером, - ответил эльф, припомнив все свои поединки с Одой после её воскрешения. - Она стала намного спокойнее, даже равнодушнее. Когда же раньше напоминала вулкан. Ода была вспыльчивой и могла пустить в ход кулаки за любое неприятное для неё слово. Ллхас вскинул бровь. - Смерть учит смирению? Возможно это её личный урок и нет в том ничего сверхъестественного. - Возможно, - согласился Ауашер. Он действительно допускал такие мысли, но все же никак не мог объяснить своё волнение. Чувство вины после каждой встречи с дочерью становилось все глубже, словно Ода одним своим видом убеждала его в том, что произошедшее исключительно его вина. За спокойным, болезненно белым лицом женщины он не видел ничего от своей приемной дочери и совершенно забывал, что в тот далекий день она первая обнажила меч. Наг громко захлопнул ещё одну книгу и небрежно отшвырнул её в сторону. - Я не хотел бы думать, что моя догадка верна, - начал змей. - Однако....ты когда-нибудь слышал об одержимых? Эльф слабо кивнул. Конечно же он знал об одержимых, о них знали даже необразованные крестьяне. Он отошел от окна, приблизившись к прилавку. - Одержимые делятся на множество видов и среди всего этого сброда есть один интересный случай, когда одержимость не меняет ни тело, ни характер, ни способности. В этом случае усиливаются определенные эмоции человека, он буквально взрывается и полностью придается им, забывая обо всем на свете, - Ллхас красноречиво взглянул на эльф и тот сразу же ощутил укол дежавю. - Совсем как твоя дочь до своей гибели, верно? - Хочешь сказать она была одержима чем-то? Но если смерть избавила её от этого, то откуда такая слабость? Наг глубоко вздохнул. Он надолго замолчал, рассматривая прохожий на улице и только когда загорелись первые фонари, он ответил: - Если она была одержима Волей, то ответ очевиден. Эльф вскинулся. - Воля? Что за чушь! Эти создания воплощение жизни, они дыхание нашего мира! - Именно, что воплощение, - кивнул наг. - Все мы привыкли видеть в Воле отражение всего прекрасного, вечного идеала, но чувств в этом мире куда больше и все их может отразить в себе Воля. Твоей дочерью могла завладеть Воля наполненная гневом, обидой и жаждой мести, - наг слегка наклонился вперед, чтобы яснее видеть лицо собеседника. - Ты сказал, что она пыталась воскресить свою кровную родню. Известно ли тебе, что чувства умерших тоже часть Воли? Ауашер замолчал. Ему было трудно принять, что одно из самых святых существ может причинить вред, но он также был отступником и привык рассматривать проблему со всех сторон. - А Воля дарит долгую жизнь, крепкое тело и столь же крепкий дух. Что же может произойти, если она внезапно покинет тело? Эльф сглотнул. Теперь ему казалось все совершенно очевидным и каждая крупица сомнения, что была ещё минуту назад исчезла. Он нервно поправил повязку. - Допустим это так, - сказал Ауашер. - Но что мне дает это знание? Как мне вылечить дочь? - Её не нужно лечить, - отмахнулся наг. - Если она действительно была одержима Волей, то просто должна привыкнуть жить без неё. - Ллхас, моя дочь несколько месяцев не могла самостоятельно ходить. Её волосы серы как у старцев и в ней не осталось ничего от той воительницы, которую я удочерил. Она не может просто привыкнуть! Ауашера забила мелкая дрожь, его переполняло от злобы, и новая волна голода накрывала рассудок. На мгновение он задумался, сколько жизни в могучем теле змея, но беспристрастный блеск золотых глаз вернул его обратно в душное помещение магазина. - Так может стоит поискать новую дочь, м? Эльф промолчал. Он долго стоял и смотрел прямо в глаза Ллхаса, который стои