– Пап, не надо, – Игорь прервал отца, – Бог простит.
– Бог уже не простит, я знаю это точно. – Взгляд Сергея Юрьевича опустел. – Некого уже прощать, понимаешь?
– Простит, простит, не переживай. У Него на таких, как ты, все и держится.
Игорь докурил и прошел в коридор. Одеваясь, он заглянул в комнату и увидел пепельницу, набитую затушенными папиросами, на тумбочке у изголовья кровати.
– Ты зачем в постели куришь?
– Что ты, сынок! Это я так, только когда почитать чего-нибудь лягу, могу и выкурить папироску, – Сергей Юрьевич проследовал за Игорем.
– Ты с этим делом кончай, это опасно! – резко произнес Игорь. – И смотри, про Гошу я не шучу – сам его удавлю.
– Понял, сынок, понял. Не волнуйся, все будет в порядке. Я пол помою и все уберу, а ты иди домой. Позвони мне, как доберешься.
Игорь повернулся к отцу и вновь почувствовал необходимость утешить его. Поддавшись нахлынувшим чувствам, он неловко обнял его. Сергей Юрьевич растерялся от такого поведения Игоря.
– Пока, пап. – Игорь ослабил объятия и вышел из квартиры. – До отъезда еще есть время. Увидимся. Закрывай дверь.
Через полчаса Игорь был дома. Нехотя он разделся и снял обувь по пути на кухню. Кухня была пуста и чиста, словно декорации в кукольном театре. Солонка, перечница, сахарница и чистая чашка стояли с аккуратным расчетом, которым руководствовалась Ирина Дмитриевна, уборщица из детского садика, нанятая матерью Игоря для присмотра за квартирой.
Ирина Дмитриевна врывалась в беспорядочный мир Игоря два раза в неделю и каждый раз, добросовестно убираясь, наводила «невыносимый» для нормального человека порядок. Она была из тех людей, которые бьются с грязью в частности и с хаосом в целом вовсе не за деньги, как это может показаться сначала, а из неведомых простому обывателю принципов. Пыль, грязь и мусор у таких людей вызывают в некотором смысле физические недуги, аллергию, отчего борьба с ними происходит жесточайшая. Игорь всегда поражался ее упорству. Однажды он на спор «перевернул» полквартиры и выиграл свои деньги, когда изумленный спорщик уже через день увидел в квартире идеальный порядок, наведенный Ириной Дмитриевной.
Игорь включил чайник и открыл в холодильник. Холодильник не содержал ничего «домашнего» и предложил Игорю стандартное меню из паштетов, сыров, колбас и нарочито положенных на самое видное место сосисок. Игорь улыбнулся.
– Уж не думаешь ли ты, милая моя Ирина Дмитриевна, что я в силах сосиски варить? – произнес вслух Игорь, достав из холодильника «докторскую» и плавленый сыр. Намазав на черный хлеб тонкий слой сыра и положив сверху толстый кусок колбасы, он сел на табурет и налил чай. Ему вдруг стала тягостна «вылизанная» Ириной Дмитриевной кухонная тишина, и он включил телевизор, который редко смотрел внимательно. В своей комнате он вообще настроил только музыкальное телевидение, не утруждая себя другими каналами. Одно время Игорь пытался следить за новостями, особенно криминальными, но обилие обнаженной крови и изуродованных тел, так легко показываемых на экране, вызвало в нем отвращение к новостям навсегда. Однажды он даже разругался с Федором Андреевичем, утверждая, что порнография теперь гораздо нравственнее любых новостей.
Игорь хаотично переключал каналы до тех пор, пока не остановился на прогнозе погоды. Он внимательно посмотрел на экран, где глянцевая девица докладывала о погоде в Красноярске, соблазнительно поворачиваясь то одним, то другим боком к карте. Невероятная девушка была чем-то далеким, таким же далеким как город Красноярск со всеми своими морозами. Ее холодная красота заняла весь экран. Предостерегая страну от циклонов, она обнажила в улыбке свои белоснежные зубы, отблеск от которых, кажется, отражался на ее светло-розовых, влажных губах.
– Как же тут не согрешить да не покаяться, – произнес Игорь, увидев лежащую на подоконнике библию Ирины Дмитриевны в аккуратной белой рукодельной обложке.
Словно услышав эти похотливые слова, девушка покинула экран, оставив завороженных зрителей рассматривать телефоны спонсоров выпуска.
Чуть приглушив громкость телевизора, Игорь прислушался к странному шуму, доносившемуся с лестничной клетки. Желание посмотреть проигрывало усталости, но вновь повторившийся шум заставил его подняться. Нехотя подошел он к двери и посмотрел в глазок. Напротив его квартиры стоял его сосед, школьный учитель Федор Андреевич Плетнев, и разговаривал с высоким и хорошо одетым молодым мужчиной лет тридцати пяти. Федор Андреевич выглядел возбужденно и нервно жестикулировал, а собеседник тем временем сложил руки за спиной и внимательно его слушал. Дверь в квартиру Федора Андреевича была открыта.