– Да, – наконец произнес Казаков, – ничего необычного. Обыкновенная, как говорится, пуговица. Единственное, что стало ясно, так это то, что она от хорошей, дорогой кожаной куртки.
– Почему? – спросил Сосна густым басом.
– Потому что она кожей обшита. Сережа, дай-ка мне зажигалку, – Иван Павлович опалил пуговицу с обратной стороны и принюхался к исходящему от нее запаху. – Так и есть, натуральная кожа, и если это пуговица от хорошей куртки, то человек обязательно попытается с ней что-нибудь сделать.
– С чем сделать? С пуговицей? – спросил Соснин у Казакова, находящегося в крайней задумчивости.
– Да не с пуговицей, с курткой, конечно. Не будет же человек расхаживать с разными пуговицами на дорогой куртке, понимаешь, Сереженька?
– Не очень. Иван Палыч, ты че-то много философии вокруг одной пуговицы развел, – Соснин замолчал, – и хватит меня Сереженькой называть! Какой я тебе нахрен Сереженька!
– Сергей Сергеевич, не кипятись. Нет тут никакой философии. Понимаешь, вот если у тебя на хорошей куртке пропадет пуговица, ты что сделаешь?
– Ну, не знаю, пришью другую.
– Правильно, только какую другую? Такую же?
– Наверное.
– Только ведь у тебя такой другой нет, понимаешь. Другой такой, обтянутой кожей, у тебя нет. Что тогда делать будешь? – Иван Павлович внимательно смотрел на Соснина – И потом, ты как, дружочек, собираешься эту пуговицу пришивать? Шилом куртку поганить будешь?
– Ну, не знаю, – злился Соснин, – ну, в ателье пойду, там и пришью. Иван Палыч, ты меня уже этой пуговицей достал! Без тебя голова кругом.
– Конечно, Сереженька, в ателье, именно ателье! Вот тебе и ответ! Перешивать надо либо все пуговицы, либо заказывать в ателье изготовление именно такой, какая была. Таким образом, дорогой мой, без ателье не обойтись. А сколько у нас в городе ателье?
– Одно, – ответил Соснин, пытаясь уловить нить рассуждений Ивана Павловича.
– Вот именно, одно! – сказав последнюю фразу, Иван Павлович уже не думал ни о ком и ни о чем. Ему необыкновенно хотелось выстроить свои размышления в ряд и представить их на суд Соснину, но версия только строилась и он оказался бессилен выложить ее вот так, не подкрепив железными доказательствами. – Сережа, пуговицу до завтра заберу!
Иван Павлович бегло попрощался и удалился за забором отделения, словно его посетила необычайная и фантастическая мысль, требующая немедленного подтверждения или опровержения.
– Тьфу, чокнутый! – выругался Соснин и направился в дежурную часть, крикнув вслед Казакову. – Смотри не потеряй! Понял!
Иван Павлович в агонии провел все воскресенье, намереваясь уже в понедельник наведаться в ателье. Его фантастическая версия становилась все более реальной. Иногда ему казалось, что он, подобно Микеланджело, отсекает лишний мусор от истины. Он с трудом заснул. Уроки на следующий день он провел бегло и даже отменил кружок чеканки, что могло случиться только в самом исключительном случае. К двум часам Иван Павлович покинул школу.
Учитель выбежал со школьного двора на улицу и, не медля ни минуты, проследовал в единственное в городе ателье. Как в горячке он бежал по улице, словно ателье работает сегодня последний раз перед судным днем. Добежав, наконец, до места назначения, он остановился, нервно перебирая стопку всевозможных документов в поисках удостоверения внештатного сотрудника милиции. Найдя документ, он вломился в ателье и у сидевшего на входе мужчины громким голосом потребовал директора. Мужчина, безмятежно ютившийся в коридоре, оказался фотографом, арендующим крохотную комнатку в помещении ателье. Растерявшись, он невнятно что-то сказал и исчез в своей «каптерке».
Раздосадованный Иван Павлович пробежал в длинный коридор, с обеих сторон которого располагались двери. Казаков в исступлении подбегал к каждой и открывал ее. Всякий раз за дверью сидела женщина, усердно строча изделия на швейной машинке. Устав от своих бессмысленных перемещений, Иван Павлович ворвался в четвертую по счету дверь и, подскочив к строчившей швее, начал свои расспросы. Ответа от нее он не получил, но вскоре совместными усилиями им удалось узнать, что кто-то все-таки обращался за заменой пуговиц. Женщина подтвердила домыслы Казакова скорее из страха перед покрасневшим человеком с выпученными глазами, нежели из здравого смысла. Пока Иван Павлович ждал уточненной информации, оказалось, что сегодня человек, выполнявший заказ, не работает. Ивана Павловича пробил холодный пот, и он, чуть ли не умоляя, просил сообщить, кто же сдавал куртку на ремонт и когда. Через полчаса уже весь трудовой коллектив ателье был «заведен» Казаковым до самого предела. Учитель не сдавался и, наконец, настоял на звонке отсутствующему мастеру, который по заказу-наряду занимался пуговицами и кожаной курткой, сданной несколько дней назад. Дозвонившись, Иван Павлович долго представлялся, но, так и не добившись ответа, пообещал наведаться завтра.