– Палата 25, по коридору за углом, – Федор Андреевич пошел вперед и пригласил с собой Андрея Семеновича и Лену. – Пойдемте, друзья, у нас не так много времени.
В шестиместной палате с Иваном Павловичем лежало еще два человека. Три койки были пусты. Сомов и Федор Андреевич сразу уселись на свободную кровать, стоящую напротив кровати Казакова, а Лена принялась раскладывать на тумбочке еду.
– Иван Павлович, ну и напугали вы нас, – бодро начал Федор Андреевич. – Как вы тут?
– Не знаю, – ответил Иван Павлович, – уж лучше бы сдох.
– Что врачи говорят? – вновь спросил Федор Андреевич, поправляя халат на плечах. – Мы вот еды домашней принесли, а Вероника Ипполитовна варенье передала из крыжовника.
– К чему мне варенье?
– Как к чему? К чаю, – улыбаясь, ответил Федор Андреевич.
– У меня ни чайника, ни стакана нет. У меня теперь ничего нет. Ни убеждений, ни совести, ничего.
– Что вы такое говорите, Иван Павлович! – возмутился Федор Андреевич.
– А что мне теперь говорить? Что? Если из-за меня… – Казаков закрыл глаза и сжал кулаки, вцепившись в простынь. – Это все по моей вине случилось.
– Иван Павлович, что случилось? В чем ваша вина?
– О, протрезвел, – тихо произнес Сомов. – Я вам говорил, что не надо лезть не в свое дело.
– Перестаньте, Андрей Семенович, опять вы… – резко сказал Федор Андреевич.
– Федор, это ведь я Соснину все рассказал про Дятлова, я заставил его думать, что Дятлов во всем виноват, я и только я ему все выложил, – Иван Павлович схватил Федора Андреевича за руку. – Только ведь я справедливости ради сказал. Ты же меня знаешь!
– Конечно, конечно, – Федор Андреевич успокаивал Казакова, – не волнуйтесь.
– Я еще проверить ничего не успел и рассказал ему. Мне хотелось помочь, а смотри как все вышло, – Иван Павлович попробовал привстать на постели, но у него не хватило сил. – Я и к Коле ходил. Знаешь, специально ходил, чтобы правду узнать. Я же не просто так на него наговариваю, улики-то против него были. Пуговица-то у Соснина оказалась от куртки Николая, значит, он был там и… но я смерти его не хотел, поверь, Федор, Богом клянусь.
– Зачем вы себя в смерти вините? – спросил Федор Андреевич. – Вы-то здесь причем, Иван Павлович?
– Федор, Соснин страшный человек, он мне угрожал… я же его вот таким сопляком знал, а он… он кому-то все рассказал, – Казаков нервничал. – Я слышал, как он какому-то Мазаю звонил. Он думал, я ушел, а я за дверью спрятался и все слышал. Он про Николая говорил. Говорил, что, возможно, пистолет у него надо искать, и поскорее, а то его из милиции выгонят. Потрясите его, говорил. Как же он вот так взял сразу и кому-то все рассказал. Зачем? Я же ведь еще ничегошеньки не проверил, не разузнал, разве можно так было… и кто такой этот Мазай?
– Не волнуйтесь, Иван Павлович, все образумится.
– Послушай меня, Федор, – Иван Павлович сжал руку Федора Андреевича и с трудом сглотнул, – я по всем соседям в Колином подъезде прошел. Никто после полуночи Соснина не видел, его встретил только Колька. Только он его тогда видел, но не бил, знаю, что не бил он его. Я об этом вчера и хотел рассказать, но видишь, как все получилось… Господи, как тяжело говорить… Федор, послушай меня.
– Слушаю, – Федор Андреевич склонился над Казаковым, который говорил почти шепотом.
– Федор, я главное понял, самое главное понял! Понимаешь, если Коля кому-нибудь рассказал о Соснине той ночью, то этот человек и есть бандит и преступник. Из-за него все случилось, понимаешь, из-за него… подонок… он во всем виноват, а не я… – Иван Павлович почти бредил, болезненно схватившись за грудь. – Федор, когда Колины похороны? Мне непременно нужно быть на похоронах, понимаешь?! Мне надо быть там, я… я должен быть там! Федор, забери меня отсюда… умоляю, забери…
Иван Павлович беззвучно заплакал, дергаясь всем телом. Сомов и Федор Андреевич попытались его успокоить, а Лена с трудом пыталась осмыслить услышанное, отложив еду в сторону.
– Это еще что такое? – возмутился вошедший в палату доктор. – Разве можно так тревожить больного! Прошу вас, покиньте палату. У человека инфаркт, ему нужен покой и никаких волнений.
На улице вновь пошел снег, когда посетители покинули больницу. Снежинки были похожи на перья, словно гигантская подушка была распотрошена прямо над городом. Лене казалось, что снег в падении застывал на едва уловимые мгновения, отчего снегопад словно замирал, как причудливый фон к городской суете.
– Андрей Семенович, ну зачем вы опять с ним спорить пытаетесь, – возмутился Федор Андреевич. – Вы же видите, в каком он состоянии.