– Я уволился, а телефон сдал, так что у меня пока нет номера. Я звоню по городскому, хотя… хотя мне и звонить то теперь некому. Потом новую симку куплю.
– Опять слушаешь Моцарта? – спросила Лена и прошла в комнату. – Не перестаешь удивлять меня.
– Почему? Эта музыка напоминает мне о нас и о том, что было между нами… – спокойно и сдержанно сказал Игорь. – Странно, что ты пришла. Я уже думал, что не увижу тебя никогда.
– Я сегодня здесь последний день, завтра надо маму забирать из больницы. Я уезжаю, – Лена села на кровать.
– Останься сегодня со мной, – Игорь сел на пол и обнял ноги Лены, – прошу, останься со мной в последний раз.
– Не знаю, – Лена смутилась, – а надо ли это делать, Игорь?
– Просто помоги мне нарядить елку, через неделю Новый год, а я еще совсем не готов. Помнишь, ты обещала…
– Хорошо, я тебе помогу, – Лена вышла в коридор, сняла пальто и вернулась в комнату.
Игорь выключил музыку и достал со шкафа елку и игрушки, занявшись собиранием елки.
– Знаешь, из всех праздников мне всегда нравился только Новый год. Помню, в детстве я всегда со странным трепетом ждал этого дня, и он мне казался самым волшебным. Этот день в нашей семье всегда проходил хлопотно. Родители, как обычно, работали, а мы с бабушкой наряжали дома елку.
Отец приносил живую елку. Я помню, как он кряхтел и ругался, устанавливая ее в ведро с водой или песком, и как его ругала мама, если елка падала на пол, – Игорь улыбнулся, – и иголки осыпалась. Когда он, наконец, укреплял елку, мы с бабушкой наряжали ее. Бабушка видела мое волнение, и, как только она позволяла мне достать игрушки, я несся в другую комнату и доставал из шкафа заветную коробку с елочными украшениями. Потом я возвращался к ней, и она, что-то бормоча, вытирала коробку мокрой тряпкой, а мне так и не терпелось открыть ее. Мы разрезали веревку, и я открывал коробку, словно сундук с драгоценностями. В коробке всегда было много ваты и мишуры. Сначала я доставал два огромных шара. Бабушка, увидев эти шары, напоминала мне об осторожности. Она каждый год рассказывала, как купила эти шары матери, когда та еще была маленькой девочкой. Один шар был фиолетовый, а другой желтый. Я аккуратно держал их в руках и боялся уронить. Бабушка все время указывала мне, куда какие игрушки вешать. Мне это не нравилось, но я не спорил, потому что тайком перевешивал их на следующий день. Я хотел повесить шары, а она говорила, что начинать надо с гирлянды. Мы снова спорили, но в конце концов я уступал. Гирлянду я все равно не мог повесить сам – не доставал до самых верхних веток елки. Мне всегда очень хотелось надеть звезду на макушку елки, но бабушка не разрешала мне этого делать. С тех пор как я чуть не перевернул елку, стоя на табурете, бабушка делала это сама, а я с завистью смотрел на нее.
После гирлянды и звезды наступала очередь игрушек, которые крепились к ветвям на прищепке. Эти игрушки мне всегда не нравились: они постоянно свисали набок и потом это были какие-то снегири, зайчики и другая чушь. Я торопил бабушку, желая поскорее начать вешать заветные шары. Бабушка, наоборот, будто назло мне не торопилась и делала все основательно. Так она каждый раз проверяла гирлянду, вкручивая и выкручивая каждую лампочку.
Дождавшись, когда я мог приступать к украшению елки, я вешал шары на самые толстые, по моему мнению, ветки. В петлю шара была вставлена веревочка, скрученная из нескольких ниток, и я злился, когда иголки цеплялись за нитку. Бабушка смеялась надо мной и предлагала помочь, но я наотрез отказывался и со всем своим детским упрямством боролся с иголками.
Через час елка была готова, и бабушка, воткнув гирлянду в розетку, показывала мне ту лампочку, которую необходимо было повернуть, что бы елка «зажглась». Это, наверное, был один из самых восхитительных и чарующих моментов. Елка зажигалась, и я быстро бежал к выключателю и гасил в комнате свет. Когда свет гас, елка светилась разноцветными огнями, а я смотрелся в игрушки и корчил рожи, смеясь над своим отражением. Все это очень глупо и, наверное, сентиментально, да?
– Нет, Игорь, не глупо, – сказала Лена и попросила открыть коробку с елочными украшениями, – почему ты спрашиваешь?
– Я никогда никому не рассказывал об этом… – Игорь замолчал и едва слышно сказал себе под нос. – Правда, это все быстро кончилось. Отец ушел, а бабушка умерла.
Между Игорем и Леной зарождалось то редкое и уникальное чувство, которое случается исключительно у людей, принявших обоюдное решение расстаться. Это чувство почти физическое, но его едва ли можно испытать в обыденной жизни. Люди еще продолжают общаться, возможно, шутить и улыбаться, понимая, что уже все кончено и теперь предстоит преодолеть разлуку, боль которой уже сковывает их сердца. Они ещё не понимают: «Почему так?» и не задаются вопросами, ответы на которые уже завтра будут терзать их осиротевшие души. Игорь ненавидел это чувство и никогда не умел противостоять этой густой и липкой зависимости от прошлого, которая испаряется только с течением времени.