Виктория — душная; она может обвить тебя своим очарованием, за которым скрываются отравленные пары, а после сжать, убить, уничтожить. Будет ли она мне мстить? Станет ли этот поступком решающим или определяющим?
Макс, это просто шампунь.
Нет, это протест. Протест какой-то маленькой девочки внутри меня, чей фотоаппарат — переклеенный, перескоченный, перемотанный полароид — дороже всего на свете.
Я ищу фотографию Хлои и прижимаю ее к себе.
Глоток свободы.
Весь следующий день я провожу над тем, что отмываю свою дверь от мерзких слов, хотя и знаю, что они появятся вновь — язвительные комментарии проходящих мимо меня студентов все еще выбивают из колеи, но я поджимаю губы и почти вжимаюсь в дерево. Краска более-менее сдается под раствором, одолженным у Сэмюэля, нашего странноватого уборщика, и, стирая последнюю надпись, я утираю пот со лба.
Колфилд, верни Рейчел.
Так просто — вернуть Эмбер; будто это какая-то вещь, игрушка, украденная монетка. Верни Эмбер, Колфилд, иначе мы убьем тебя, сожжем, обольем кислотой. Это ты виновата во всем, Макс Колфилд, Макс Колфилд, ты виновата, виновата, виновата…
Меня выворачивает прямо на пол, на мои посеревшие кроссовки и синие джинсы, выворачивает недавним ужином, а потом желчью, и снова, и снова. Я стою у своей комнаты, не в силах зайти обратно, и тошнота накрывает меня с головой, превращая мир в круговорот.
И, несмотря на это, я все еще чувствую себя неловко — вытираю за собой тряпкой, пытаюсь двигаться вперед, чтобы открыть дверь, беру первую попавшуюся вещь и собираю рвоту простыней. Мне стыдно за каждую прожитую минуту, от этого хочется сгореть или просто куда-то провалиться. Я знаю, что кто-то видел меня, наверняка опять снимали на телефоны, но никто не предложил помочь.
Когда я падаю на свою кровать и поджимаю ноги к животу, меня накрывает очередная паническая атака, и я кричу в подушку, вцепившись в нее зубами, молочу кулаками по стене и плачу.
Потому что опять не смогла справиться с собой.
А ведь я только обрела надежду.
Напряжение последних дней берет верх — и не помогают ни сон, ни еда, ни музыка; я просто лежу на голом матрасе, испачканная в рвоте, краске, пахнущая растворителем, и реву, в очередной раз подтверждая свою жалкость перед этим миром.
Слезы ледяные, пустые, кажущиеся тут лишними, но я все равно не вытираю их, а только трясусь и тихонечко вою; и, черт, как бы мне хотелось просто…
Отгоняю эту мысль. Макс Колфилд уже перестала существовать как оболочка, но как человек я все еще есть, все еще тут, и я не могу взять и сломаться просто так.
Ты против всего мира. Ты одна, смирись, прими это. И только ты можешь их всех победить. Потому что если они тебя сейчас поломают на куски, ты сдохнешь.
С трудом поднимаюсь с кровати, почти переваливаясь через нее, и долго-долго рассматриваю Хлою, пытаясь восстановить дыхание. У меня почти получается — до того момента, как я кладу ее фотографию под подушку и проваливаюсь в сон.
*
Я просыпаюсь от собственного громкого вдоха — горящая в синем пламени Рейчел не дает мне выспаться — и понимаю, что в общежитии полная тишина. По крайней мере, на моем этаже я не слышу даже малейшего гула голосов или суеты в коридорах.
Наученная горьким опытом, я понимаю, что гробовая тишина может наступить только в двух случаях: зомби-апокалипсис или очередная вечеринка «Циклона».
Прощание с Эмбер. Проводы в добрый путь. Пожелание удачи.
Тусовка для взрослых и почти взрослых, на которой в каморках рекой будет литься спиртное, продаваться наркотики и прочее; а остальные будут уединяться по парочкам, танцевать до рассвета и сходить с ума. Социум, в котором можно будет спрятаться в темноте и зависнуть там, слившись с чернотой угла.
Ловлю себя на мысли, что я хочу пойти туда и…
И что дальше, Макс Колфилд? Встанешь на трибуну и заявишь, что объявляешь им всем войну?
Я испытываю странное чувство, будто кто-то водит стетоскопом по линии между плеч — холодно и хочется выдохнуть, хотя понимаю, что нельзя — мне на такой вечеринке быть не просто опасно, тут красный сигнал моей интуиции вопит уже при одной только мысли встать с кровати и куда-то пойти; тем более нет никакой гарантии, что меня там не вывернет снова.
Но мысли все еще вращаются, словно спутники вокруг планет: будет ли там Хлоя? Увижу ли я ворох синих волос, сигарету меж пальцев, услышу ли ее смех? Подойдет ли она ко мне, заметит ли в толпе или я для нее стану пустым углом, чужой темнотой?
Я не хочу идти на вечеринку.
Но понимаю, что это мой единственный шанс — доказать самой себе, что я смогу пробыть там хотя бы десять минут; и осознанная необходимость потихоньку преодолевать свои страхи, воевать со всем миром, переворачивать земную ось заставляет меня встать с кровати.
Маленькая Макс, которая захотела показать, что она сильнее всех остальных, просто придя на вечеринку?
Возможно.
Думая о вечном, не о земном, одеваюсь на автомате: черная толстовка, джинсы, кеды, сумка с вечным полароидом. Внутренний голос все еще говорит мне, что это самая большая глупость среди всех совершаемых в жизни, но я уже поворачиваю ключ в замке.
И слышу:
— Макс?
Выдыхаю. Конечно, Кейт ни за что не пойдет на такую вечеринку. Она предпочтет сидеть в комнате с книгой, чем, по-хорошему, и мне нужно заняться; но нет, я неловко улыбаюсь ей и говорю:
— Эм. Привет.
— Не ходи туда, — качает головой Марш. — Пойдем лучше выпьем чаю.
Она знает, думаю я, черт возьми, она знает, куда я иду, но ведь…
— Я просто постою в уголке, чтобы дать себе время привыкнуть к социуму. Мне же нужно с чего-то начинать, Кейт. Может, выпью колы. И сразу приду. Не переживай. Правда.
— Я волнуюсь за тебя.
Она складывает руки на груди в немой молитве, говорит о ежевике и свежей заварке, а я просто кидаю ей «увидимся» и ускоряю шаг — пока под ребрами горит решимость, я хочу попробовать просто появиться там. Незаметно постоять. Подышать обществом. Стать никем не замеченной тенью, может, сделать пару снимков на память; и уйти, если так и не найду Хлою.
Останавливаюсь, снова думаю, иду назад, снова вперед, опять, опять… Мне требуется минут двадцать, чтобы решиться окончательно, и новый приступ паники недобро скребет в груди, но я делаю шаги по дорожке к спортивному залу — именно там собирается «Циклон».
По сути, это просто клуб из десяти-пятнадцати человек, чьи родители зарабатывают миллиарды и имеют вес в обществе; остальные там просто студенты, любящие тусовки, но если «Циклон» их спонсирует, то все знают, что там обязательно будет что-то интересное. Вечеринки проходят каждую неделю, я не была ни на одной, хотя на парах по фотографии все активно их обсуждали, некоторые даже делились снимками: брызги света и яркие контрасты.
Я не в ладах с собой, я знаю точно, но мне так хочется попробовать, что я убеждаю себя не бояться.
И я все еще хочу увидеть Хлою. Просто посмотреть, почувствовать, может быть, даже коснуться кончиками пальцев или улыбнуться какой-нибудь шутке. Мне так хочется. Так хочется.
Я проскальзываю через маленькую деревянную дверь в спортзал, за плотно зашторенными окнами которого горят разноцветные огни, которые можно увидеть за несколько сот метров, и попадаю в самый разгар вечеринки — десятки танцующих, разномастных, разноцветных, раскрашенных тел, прыгающих, кричащих, вопящих под музыку; красные стаканчики в руках, у некоторых — сигареты; в воздухе дым и шум; и я замираю, прислушиваясь к себе.
Внутри меня неспокойно, но не настолько, чтобы развернуться обратно. Пытаюсь высмотреть кого-то знакомого в толпе и сразу же вижу Брук.
Черт, ее сложно не заметить!
Брук — водоворот стимпанка и скай-фая, железная воля, прямая спина, розовые кеды, узкие джинсы и туго шнурованный корсет на голое тело. Ее розовые дреды собраны в два хвоста, и она похожа на девочку с обложки журнала «Другая вселенная».