Ты спятила, как мартовский заяц.
Но это лучшее, на чем можно повернуться.
*
Я рассказываю все Хлое так, словно это происходит не со мной. Под литры горячего кофе, укутанная в три пледа, в полосатых носках, я пытаюсь сказать ей, что я чуть отличаюсь от других.
Мне тяжело говорить — она всматривается в мое лицо, я прячу глаза, нервно тереблю плед в руках, глотаю кофе, но вместо того, чтобы тщательно подбирать слова, просто распахиваюсь.
Вот она я, Хлоя Прайс, протяни руку да потрогай; вот эти буквы, вот предупреждения, вот мои страхи и моя боль, вот мои желания, надежды и чувства. Трогай это все, бери, но не забудь вернуть обратно; потому что мои куски, оставленные тебе, могут убить нас обеих.
Хлоя не понимает меня, но пытается; касается кончиками пальцев моей руки, задает вопросы, не смеется, но иногда улыбается; а потом я объясняю все снова и снова — по кругу, пока она не поймет. Потому что здесь нет половинчатых понятий. Ты либо знаешь, как с этим жить, либо нет.
Когда все начинается в детстве, когда заканчивается в шестнадцать, когда возвращается в девятнадцать — ты живешь с этим, принимая как данность, но все равно подсознательно борешься, хоть и сдаешься: за все годы борьбы я так и не смогла избавиться от многих привычек, которые храню в тайне ото всех; ведь если застукают, будет стыдно.
Когда-то у меня было десять пунктов, от которых мне надо было уйти в сторону нормальности, но кто диктовал эту нормальность, я не знала, поэтому ушла только от семи, а остальное…
Остальное все равно вернулось.
— Вот почему фотография, — догадывается она. — Визуализация — твоя сильная сторона, начни ее тренировать — и ты станешь настоящей занудной энциклопедией!
Мы не составляем карточки, что можно, а чего нельзя: Хлое это не нужно; она понимает все без слов, но потом все же задает самый неловкий для меня вопрос:
— А как же поцелуи, а, Макс? И остальные удовольствия.
Смущенно качаю головой; Хлоя опять хохочет (чем бесит меня, признаю), а потом подмигивает:
— Мне говорили, я неплохо целуюсь. Не хочешь проверить?
— Если я скажу «да», то что будет? — наивно спрашиваю я.
— А ты скажи! — с вызовом отвечает Хлоя.
— Воздержусь, — отшучиваюсь я.
Целоваться с Хлоей Прайс не входит в мои планы, но я знаю, что сделала что-то не так — потому что ее рука очень быстро покидает мою, находятся дела и ей хочется еще раз покурить — на улице, стоя под козырьком; поэтому она вылетает из квартиры, и, кажется, я вижу, что ее щеки покраснели от… досады? Неловкости? Хлоя Прайс вообще умеет чувствовать дискомфорт?
Нам обеим нужен перерыв, считаю я, не пытаясь ничего изменить сейчас. Я чертовски устала, поэтому забираюсь под одеяло и сворачиваюсь клубочком — мои минутки дзена никто и никогда у меня не отнимет; хотя стоит мне закрыть глаза, как я вижу бутылку, подставленную к моим губам.
Я боюсь за свое будущее, потому что не знаю, что будет через девять (уже восемь) чертовых дней, когда Хлоя Прайс для меня закончится и я опять останусь там одна, наедине с монстрами. Но я не хочу думать об этом.
Крошечный ритуал — браслеты на запястье больно щелкают по покрасневшей коже, чтобы заставить не думать.
Хлоя возится на кухне, я слышу ее мягкие шаги и шорохи, кажется, она что-то пишет или рисует; потом включается кофемашина, а потом я проваливаюсь туда, где нет Нейтана, Виктории и остальных, только тьма.
И лишь вечером, укутавшись в огромный плед, я подхожу к Хлое, сидящей на подоконнике и курящей свои бесконечные сигареты, и тихо-тихо спрашиваю:
— Хлоя, почему я?
Она знает, о чем я. Я вижу это по ее лицу, по дрогнувшим плечам — от неожиданных вопросов ее плечи всегда чуть дергаются; она прекрасно понимает, что я имею в виду, поэтому не переспрашивает пустое «о чем ты?»
Она просто отвечает:
— Потому что ты необыкновенная, Макс Колфилд. И я тебе это докажу.
Комментарий к IX. Циклон/3.
*Итак, чтобы было проще понять: Макс получает базовую стипендию, как иногородняя. Если она захочет ее увеличить, ей нужно принимать активное участие в студенческой жизни. Например, стипендия капитана футбольной команды около 40000$ в год. Каждая стипендия высчитывается индивидуально, и изменить ее можно в любой момент. Макс также говорит о гранте на бакалавриат (4 года обучения) — его можно получить за заслуги перед университетом. Классическое оплачиваемое образование длится два года — именно его оплатили ей родители.
========== X. Фотографии. ==========
начеркай себе яростный манифест
ядовитых никто никогда не ест
не бывает чудес — увы, никаких чудес
только ярость, стальные жилы
боль останется, счастье — всплеск
остальные идеи лживы
Утро ломает меня пополам очередным кошмаром, и я просыпаюсь намного раньше Хлои — она спит на кухне, утонув в горе подушек и накрывшись кучей флагов-одеял.
И понимаю, что у меня звонит телефон.
В четыре пятнадцать утра мой чертов телефон разрывается от звонков, поступающих на него, и моя интуиция вопит сильнее обычного, говоря, чтобы я выбросила его в окно. Но я беру трубку, потому что когда тебе звонят в четыре пятнадцать — это страшно.
И еще страшнее, когда звонит Виктория Чейз.
Я не сразу узнаю ее голос: он изломан, постоянно срывается, много помех, но я отчетливо слышу ее:
— Нам надо поговорить!
Тупой розыгрыш, думаю я в то время, как моя спина покрывается мурашками. Тупая, глупая шутка. Я уже кладу трубку, когда она умоляюще взвизгивает:
— Ну пожалуйста, послушай!
Хлоя ворочается в соседней комнате и просыпается через секунду — слышимость тут прекрасная, — подходит ко мне (от нее пахнет кофе, сигаретами и пыльным хлопком подушек) и вопросительно смотрит на телефон, который я держу на расстоянии вытянутой руки.
— Ладно, — говорю я в пустоту, сомневаясь, что меня вообще слышно. — Что?
— Кто-то слил видео… Ты, я, Нейтан…
Видео. Кто-то снимал это. От этой мысли меня начинает колотить. Кто-то снимал на видео, как надо мной издевались. И кто-то его выложил или отнес в полицию.
А потом она говорит то, что я меньше всего ожидаю от нее услышать, потому что на заднем плане вдруг повисает тишина, и становится отчетливо слышно:
— Пожалуйста, Макс…
Скулящая, поломанная Чейз — ведь деньги Прескотта спасут только его, не ее, — что-то новенькое в моей жизни. Прайс шипит: «Карма»; а я все еще дрожу.
— Что я могу сделать? — спрашиваю.
Но Виктория уже отключается. Я смотрю на Хлою, Хлоя — на телефон, который снова трезвонит. И да, я уже знаю, кто это, пусть там и написано «номер засекречен».
— Ты, маленькая сука, как ты умудрилась…
Выключаю Прескотта.
Хлоя держит мою руку, потому что знает, что мне сейчас нужно подумать, а потом все-таки сдаётся и засыпает, и я укладываю ее на кровать, заботливо укрываю пледом, собираюсь и иду пешком до общежития.
Сегодня что-то произойдет. Я это чувствую.
*
В восемь меня вызывают к Уэллсу, до этого я сижу в своей комнате в обнимку с подушкой и смотрю в одну точку, ничего не чувствуя и ни о чем не думая.
Слишком много всего за эти дни — это единственное, что проносится в моей голове, когда я поднимаюсь к ректору.
Уэллс в идеально выглаженном черном костюме торжественно сообщает мне, что восстановил справедливость. На мое уточнение, в чем именно, он гордо отвечает:
— Мистер Прескотт и мисс Чейз отстранены от занятий до конца семестра за неподобающее поведение. Мы просмотрели видео, мисс Колфилд, — добавляет он. — Нам ужасно жаль, что так получилось. Вы можете приступить к занятиям с завтрашнего дня. И не беспокойтесь — можете чувствовать себя в полной безопасности. Если хотите, переведитесь в другую комнату, мистер Коннор вам в этом поможет.
Завтра.
Хлоя.
Чейз.