Но в любом случае я на чужой территории — и пусть другая обитательница этой комнаты простит меня, черт, наверное, я уснула, а может, приняла какое-то вещество или в одном из своих шизофреничных порывов решила сожрать все ее таблетки от скуки.
Надо позвонить Хлое, думаю я, рассказать ей про сон и узнать, сколько меня вообще не было.
За окном раздается гром, и первая молния раздваивает небо — настоящее небо, то, что наверху.
Я ежусь, хлопаю себя по карманам, но телефона не нахожу. Конечно, он же в моей комнате.
Взгляд невольно цепляется за темно-желтый прямоугольник: вот уж не думала, что моя новая соседка снимает на тот же полароид, что и я. И пользуется теми же кассетами. И вешает фотокарточки точно так же, как и…
До меня доходит не сразу.
Это мои снимки висят на стенах.
Это я делала их.
Это мой полароид, это моя сумка валяется под диваном, это мои браслеты, это же я, здесь живу я, в шкафу моя одежда, черт бы это все побрал, меня что, переселили?..
Телефон обнаруживается в сумке вместе с учебником по фотооптике и тетрадью с оценкой «A+». Странно, последний раз я получала такие высокие баллы осенью.
В ноябре.
Что происходит?
В моем телефоне нет номера Хлои. Как и номера Тиса — как-то однажды мы обменялись телефонами, но потом это было забыто.
Пытаюсь вбить по памяти, но наталкиваюсь на «абонент недоступен» и, разозлившись, выхожу из комнаты.
Она что, обиделась и сменила номер? Черт! Хлоя, Хлоя…
Застываю на пороге.
Плакаты. Всюду плакаты против суицида.. Фиолетовые, синие, красные. «НЕ УБИВАЙТЕ СЕБЯ». «САМОУБИЙСТВО — НЕ ВЫХОД».
Не могу заставить себя сдвинуться с места, потому что я вижу Рейчел. Это она на всех этих плакатах. Это она — жертва самоубийства. Это ее волосы даже на простой, самой дешевой печатной бумаге отливают золотом.
«САМОУБИЙСТВО — ГРЕХ».
«ВСЕГДА ЕСТЬ ШАНС».
«НЕ ОТПУСКАЙ СЕБЯ».
Я заканчиваюсь вместе с последней надписью, с огромным куском бумаги, потому что оттуда на меня смотрит Хлоя — моя Хлоя, моя, моя Хлоя в своей огромной белой майке и джинсах с прорезями, с вот этой огромной, растянувшейся надписью «НЕ ОТПУСКАЙ».
Я срываю плакат, потому что не верю в эту чушь, потому что это все такой бред, боже мой, эта чертова реальность сожрет меня, скорее бы вырваться отсюда, — и бегу дальше, вниз по лестнице, врезаясь в других студентов, которые оборачиваются на меня с тревогой.
Мемориал.
Они поставили мемориал памяти жертвам массовых самоубийств, среди которых фотография — улыбающая, сияющая Рейчел, прижимающаяся к губам Хлои Прайс; а вокруг разбросаны, раскиданы, разметаны синие-синие цветы — как те, что растут внутри меня.
Не могу ничего сказать.
Эта реальность меня убивает, словно нажимая на самые больные точки, зная все мои выточки и заскоки, и я не понимаю — что вообще, черт возьми, все это значит.
Я беру эту фотографию, сделанную Нейтаном Прескоттом, и ничего не могу сказать.
Я в кошмарном сне. В другой реальности. Вытащите меня отсюда. Заберите меня туда.
— Мне так жаль, Макс, — мягким голосом говорит Кейт, стоящая рядом. — Мне так жаль, что они так решили поступить.
— Как?.. — одними губами выговариваю я.
— Ты не помнишь? — Кейт хмурит тонкие брови. — Рейчел же считала, что она не может быть в этом мире потому, что она фальшивка. А ее… подруга не смогла без нее. Говорят, умерли с разницей в несколько часов.
— Как?.. — Это все, что я могу произнести.
Кейт пожимает плечами:
— Брук может знать… Она вроде была с кем-то из них знакома. Зачем ты снова вспоминаешь это, Макс? Разве тебе не запретили после того случая? — вдруг как-то резко спрашивает она и отворачивается, чтобы уйти.
У меня кружится голова.
Чертово небо, когда ты уже расколешься для меня?
— Кейт, подожди! — Я хватаю ее за руку. — Пожалуйста… Я, кажется, приняла что-то не то. Я ничего не помню. Помоги мне. Пожалуйста.
Она смотрит на меня с сочувствием, тяжело вздыхает, но мне плевать, мне просто надо узнать, как пробраться на другую сторону моей головы, в другую реальность. Может, Кейт это знает?
Интересно, она все еще с Брук?
Понимаю, почему все слова Марш о Хлое и Рейчел звучат так равнодушно — ведь ее Бог запрещает самоубийства.
— Пойдем тогда, Макс, — кивает Кейт. — Тебе надо вернуться в комнату, пока ты снова что-нибудь не забыла. Хочешь, я напою тебя чаем?
Я не хочу твой чай, Кейт. Я хочу просто знать, что мне надо сделать, чтобы это ебаное небо над моей головой раскололось напополам, обнажив мое сердце и цветы в нем, чтобы оно вернуло мне Хлою, вытащило из этой реальности и зашвырнуло в ту. И если для этого надо умереть прямо сейчас — просто давайте, гребаные небеса, дайте мне знак.
И я разрежу себе вены, оголю кости, спрыгну снова с обрыва, я сделаю все, чтобы вернуться.
Только дай мне знак.
Но небо молчит, только иногда по нему серебряной змеей скользит молния да слышатся раскаты грома.
Плакат с Хлоей все еще валяется на полу, я подбираю его и дрожащими руками скручиваю в трубочку. Пусть этого не существует — я все равно не хочу смотреть на нее.
В комнате я забираюсь на жесткий матрас, Кейт садится напротив меня, и на ее лице появляется сумасшедшая улыбка. Она больше не кажется милым ангелом, нет, теперь меня раздражает одно только ее существование, но я давлю в себе этот порыв, потому что Кейт — единственная, кто может помочь мне разобраться.
Давай, Кейт, ну. Хватит смотреть на меня так, будто я псих.
— Макс, мы почти не общались с тобой несколько последних дней, — начинает она, вздыхая. — Что ты помнишь?
— Как я прыгнула с обрыва, — говорю я и сразу же прикусываю язык: она-то не знает, наверное, в этой реальности об этом. — Ну, как я завалила экзамены…
— Экзамены? — Кейт смотрит на меня с непониманием. — Ты имеешь в виду тот проект?
— Какой проект?
— Мы делали проект, Макс, — терпеливо объясняет Кейт. — С фоторедакторами. — Я киваю. — Нейтан тогда пошутил, поставив твою фотографию на место Хлои, и все долго… — Она заминается, краснеет, но все-таки произносит это: — Все долго смеялись над тобой. И даже Рейчел посмеялась, а ты как-то ответила ей… А потом написала бумажку. Это ты помнишь?
Пожимаю плечами. Да, события перепутаны, может, не тот порядок, но — да, значит, мой мозг еще не настолько поврежден. Значит, Хлоя скоро появится в рассказе Кейт…
Не уверена, что хочу это слышать.
— Потом Рейчел умерла, — слишком просто говорит Кейт. — Никто не понял как, она просто наглоталась чего-то, каких-то таблеток, и умерла. Или кто-то ей их дал. Ее подруга тоже, я тебе говорила, да? В тот же день. Они обе были нашими студентками…
Отлично, думаю я, реальность, в которой Хлоя Прайс — студентка. Да она мне в лицо рассмеется, когда я скажу ей.
— Их только недавно похоронили, — вздыхает Марш, обхватывая себя руками. — Страшно… Не думала, что такая любовь бывает. Самоубийство — грех…
— Кейт, — перебиваю я ее. — А что со мной? Что стало со мной после того, как нашли бумажку?
— Ох, Макс, — она как-то слишком театрально взмахивает руками, наверное, пытаясь скрыть эмоции, или ей просто нравится, что она становится моим ебаным проводником, — тебе сильно досталось от Прескотта и Чейз. Кажется, они даже подловили тебя в ванной.
— С маркером? — уточняю.
Кейт кивает и начинает дрожать.
— Кейт? Что было дальше? Что случилось потом?
Что-то идет не так. Все какое-то… реальное. Кейт слишком реальная. Слишком настоящая. Слишком живая. Не такая, как та, другая. Не цветная, а привычная сумеречная Марш. У меня болит голова, но я боюсь что-то пить или есть, а еще больше боюсь таблеток.
Цветы внутри меня в панике машут лепестками, пытаясь найти источник синего-синего неба.