Все было до одурения просто. Она, хренова Гермиона Грейнджер, заставляла его, Драко Малфоя, чувствовать. Заставляла его дышать не раскаленной безнадежностью, а чем-то другим, терпким, может, своим ароматом?
Малфой сделал шаг ближе к ней, сталкиваясь телами.
— Нет, — твердо ответила она, а в глазах упрямая уверенность в своих словах.
Он ещё раз шагнул, заставляя ее отойти вместе с ним и упереться поясницей в раковину. Положил руки с двух сторон от хрупкой фигуры девушки и наклонился ближе к ее лицу.
Глаза в глаза. «Будто в самую душу смотрит», — пронеслась вдруг шальная мысль. От нее все также пахло сиренью и свежестью, а она чувствовала запах сигарет, цитруса и мужского одеколона.
Гермиона опять увидела в серебристых крапинках на его радужках то отчаяние, которое просто невозможно скрыть. Оно было слишком большим, непомерным. Она видела, как оно заполняло его по самую макушку и не давало нормально вздохнуть.
А Драко уже больше не мог. Ему надо было поделиться этим с ней, чтобы не подохнуть в луже собственной крови, боли и слез. Ему ужасно тяжело, хотя на губах все ещё блуждала эта дурацкая самодовольная усмешка, будто он всесилен.
Но ведь это не так. Драко просто обыкновенный шестнадцатилетний парень, который хотел жить, хотел радоваться этой гребанной жизни, а не вот это все…
Гермиона видела, как он пытался выжить. Как ему тяжело, плохо и выть хотелось от спектра эмоций, которыми были заполнены его глаза.
«А ведь он вырос раньше всех нас», — почему-то подумалось девушке, рассматривающей блондина в опасной близости от себя.
— Давай же, Грейнджер. В последний раз, — остановился, пытаясь распознать ее мысли в расширенных зрачках. — Ты же хочешь этого. Так же, как и я.
Малфой поцеловал ее. Не так, как все разы до этого. По-другому. Будто ему это и правда было важно. Важно, чтобы она ответила ему. Важно, чтобы поняла, что так Драко — по-своему, по-идиотски — искал в ней, в грязнокровке, поддержку.
Гермиона не могла не понять и не ощутить его призыв о помощи, ведь она такая — всепомогающая, глубоко чувствующая натура, и как бы она ни сопротивлялась, Малфою хотелось помочь.
И она ответила ему, впилась губами в его обветренные. Их языки сплетались по инерции, дразнились, так, будто достаточно изучили друг друга, чтобы действовать слаженно. Их почти сразу начало трясти от переизбытка чувств, которые клубились вокруг, разрывая на части обоих.
Почти невесомый вкус сигарет ворвался на ее вкусовые рецепторы, также грубо и резко, как и он впился пальцами в девичьи плечи, жестко провел ладонями вниз, к локтям.
Ее мантия мешала. Он хотел чувствовать ее нежную кожу под своими пальцами. Ему надо было знать, что она — грязнокровка, которая пошатнула его внутренний мир, — реальна. Что это все не в его голове. Драко потянул шелестящую ткань вниз, по ее рукам. Мантия упала на каменный пол, к девичьим ногам с глухим звуком. Они одновременно потянулись к пуговицам на белоснежных рубашках друг друга. Пальцы тряслись, а маленькие беленькие кругляшки не выскакивали из отверстий с первого раза.
На ее шее наглухо был затянут мерзкий красно-золотой галстук, а потому она справилась быстрее. Гермиона распахнула полы его рубашки и, не моргая, стала рассматривать мужскую грудь, пресс. Он был слишком худым, ключицы сильно просвечивали сквозь синевато-бледную кожу, а ребра выпирали все больше при каждом вдохе.
Грейнджер дотронулась до Драко кончиками ледяных пальцев, отчего он вздрогнул и на мгновение замер, отрывая сосредоточенный взгляд от девичьей рубашки, и всмотрелся в ее лицо. Она такая — осторожная, будто Малфой фарфоровый и был готов прямо сейчас разбиться на мелкие осколки. А он ведь и правда мог, но она первая, кто заметил это в нем.
Это перевернуло все внутри.
Драко зарычал, силой развёл полы ее рубашки, и последние две нерасстегнутые пуговицы разлетелись в стороны. Он дернул этот ненужный предмет одежды вниз, и белоснежная ткань приземлилась сверху темной мантии. Гермиона осталась в одном тоненьком кремовом лифчике и чертовом гриффиндорском галстуке, лежащем между грудей.
— Не боишься, что сейчас кто-нибудь зайдёт? — неожиданно спросил он, пытаясь на секунду отвлечься, и может, прийти в себя.
Грейнджер в ответ провела пальчиками по его животу, чуть царапая короткими ногтями кожу, и резко дёрнула Драко за ремень, отвечая на его вопрос и сама удивляясь своей смелости и откровенности.
Малфой шумно вздохнул и попытался понять, что он все-таки чувствовал, но кроме непреодолимого желания, смешанного с потребностью заглушить боль, безысходность и отчаяние, — ничего больше. Драко медленно поднёс палец к ее плечу, подцепил светлую бретельку бюстгальтера и также медленно спустил вниз. Остановился, рассматривая ее острые ключицы и откровенный вид, которого она не смущалась.
Тишина, где было слышно только их лихорадочное дыхание, будто замедлила время. Гермиона неосознанно провела языком по губам, заглядывая в его глаза, пытаясь понять, какой он. Каким он будет сейчас, с ней.
А Драко опять впился в нее поцелуем, кусая нижнюю губу и оттягивая. Она подняла руки и зарылась в его белоснежные пряди на затылке, прижалась к нему, чувствуя исходящий от его тела жар.
Малфой положил ладони ей на талию, приподнял с пола и усадил на ледяной край раковины. Он убрал ее каштановые волосы за спину и дотронулся языком до нежной кожи шеи, чувствуя, как Гермиона задрожала в его руках, кусая губы и надеясь не застонать в голос.
— Здесь или на подоконнике? — прошептал Драко рядом с ее ухом.
Он дал выбор? Он почти нежен? Он прижимался к ней так, будто ему это жизненно необходимо?
«Да хоть прямо здесь, на полу, можешь отыметь меня. Все равно. Лишь бы опять чувствовать эту ненормальную близость».
— Как хочешь, — просто ответила она.
Драко тихо хмыкнул.
«Послушная девочка.
Моя послушная девочка»
«Что? Моя?» — сразу забилось в яростных конвульсиях подсознание.
«Хер с ним. Сейчас можно», — просто отмахнулся он, решая, что сейчас мысли можно было и отбросить на задний план.
Малфой положил ладони на ее бедра и провел ими вверх по нежной коже, задирая школьную юбку. Гермиона одной рукой опиралась о раковину, другой впивалась в его плечо, пытаясь удержать себя на месте, а Малфой уже целовал ее в ключицу, очерчивая языком тонкую косточку и чуть сдвигая галстук. Драко поддел пальцем ткань лифчика и опустил ниже с одной груди. Ее соски уже были напряжены и от леденящей прохлады туалета, и от его блестящих страстью глаз.
Он облизнул ее сосок, оттянул, немного прикусил, и она застонала. Наконец-то громко. С придыханием.
Драко уже не мог терпеть. Расстегнул ремень, вжикнул молнией на брюках и чуть приспустил штаны вместе с боксерами. Не задумываясь ни о чем, он отодвинул насквозь мокрую ткань ее трусиков в сторону, ощущая подушечками пальцев липкую влагу.
«Блять, она такая мокрая». Это слишком сильно ударило в голову. Слишком сильно стало сводить с ума.
Малфой удобнее устроил ее на краю, и Гермионе пришлось двумя руками опереться о раковину позади себя, выгибаясь и выпячивая грудь, обращая его внимание на мокрый от его слюны сосок и красно-золотой галстук, который сейчас так возбуждал. Сейчас он ещё яснее понял, что собирался трахнуть неприступную, правильную гриффиндорку.