Он хрипло застонал и спустя несколько мгновений ворвался в неё, чувствуя, как член растянул упругие, влажные стеночки влагалища. И Драко задумался только сейчас, что кроме него ее ведь никто и не трахал. Она отдавалась только ему. Мерлин, как это сводило с ума.
Малфой начал двигаться, наращивая темп, при этом наслаждаясь ее протяжными стонами. Он и хотел бы быть медленнее, но не получалось. Дикое животное внутри него требовало свое.
Секс на грани безумия. Он либо спасет его и даст стремление жить дальше, либо… Драко просто не выдержит и спрыгнет с Совятни, пытаясь разбиться о скалы и не думая ни о задании Темного Лорда, ни о жизнях его родителей, ни о чем.
Гермиона чувствовала его внутри себя до сумасшествия остро. Чувствовала его руки, оглаживающие ее бедра. Чувствовала его губы, хаотично целующие ее, куда только могли дотянуться. И девушка так доверчиво отдавалась ему, потому что понимала, что нужна ему, прямо сейчас, прямо здесь. Она пыталась впитать в себя часть его невыносимого отчаяния, с которым он вдалбливался в нее.
Его движения становились еще более несдержанными, и он впился пальцами в ее кожу до фиолетовых следов на теле. Драко поднял ее с раковины, прижал к себе, надеясь, что брюки прямо сейчас не свалятся к его лодыжкам, развернулся и прижал Гермиону к двери кабины туалета. Она ощутила позвонками шершавое дерево, которое больно впивалось в оголенную спину, а Драко продолжил вбиваться в ее тело, что были силы.
Он оставлял на ее шее бордовые засосы, которые уже стали символом их неожиданной близости, а Грейнджер в этот момент поняла, что он тоже обязан иметь такие следы. Она схватила его за волосы, сильно оттянула, наклоняя голову, и впилась укусами в его шею. Его кожа на вкус, словно необходимый источник воды в пустыне. Сладкая, нужная, оживляющая. И это принесло ещё больше удовольствия Гермионе, которая подмахивала ему бёдрами, наслаждаясь — правда наслаждаясь — их близостью.
Его движения стали ещё более сумасшедшими. Драко начал задыхаться, пытаясь продлить момент, но все мысли разом вынесло из головы, когда он кончил.
Блятьблятьблять, почему…
— …так охуенно.
Малфой, еще полностью не придя в себя, вышел из Гермионы и поставил ее на пол. Дотронулся рукой до набухшего от желания клитора, выводя пальцем круги и будто подсознательно зная, как она хотела. Девушка сразу выгнулась, больно ударяясь затылком о деревянную дверь и ощущая, как волны удовольствия сносили все внутри неё.
Драко зарылся носом в изгиб ее шеи, чувствуя, как она дрожала, как громко стонала и впивалась пальцами в его руку, как еще немного и…
— Ты будешь помнить об этом? — почему-то вырвалось у него.
Ему ведь важно, что если он все же умрет, а Малфой был уверен, что не переживет эту войну, то хотя бы одна душа будет помнить о нем с каплей человеческого тепла.
— Да-а-а, — простонала она.
И только краем сознания поняла, на что согласилась.
А в нем разлилось тепло. Такое нужное, искрящееся, согревающее его внутренний холод.
— Умница, моя девочка, — опять вырывалось у него.
И Гермиона кончила, вытягиваясь в струну и сильно зажмуривая глаза.
Прошло несколько минут, когда они наконец отстранились друг от друга. Гермиона обхватила себя руками, потому что на влажном от пота теле холод туалета чувствовался острее.
А Малфой тяжело вздохнул и, пока не растерял чувство, что он в этом мире не одинок, дернул за рукав рубашки, на манжете которого Гермиона уже расстегнула пуговицы. Грейнджер впилась глазами в его оголенное предплечье. Мерзко-чёрная метка оттенялась его белоснежной кожей. Она, не думая ни о чем, протянула руку, коснулась уродливого черепа кончиком пальца. Малфой же ощутимо вздрогнул от этих искренне-нежных-ненормальных касаний.
А Гермиона слегка испугалась, замерла и подняла взгляд. Выражение его лица нечитаемое, бесстрастное, а глаза на ещё раскрасневшемся от секса лице не верящие, удивленные.
Он не знал, что бывают такие чувства, точнее не знал, что такие чувства могут предназначаться ему. Драко кивнул ей, сам не зная зачем, но девушка будто все поняла. Она опустила глаза обратно к метке Пожирателя на его руке.
«Он - Пожиратель Смерти, а я с ним занималась сексом. Не единожды».
Она провела кончиком пальца по мерзкой чёрной змее.
«Но он ведь не хочет всего этого. Я же вижу. Ему плохо. А еще… он хотел убить Дамблдора?»
— Проклятое ожерелье, отравленная медовуха. Твоих рук дело?
Она опять посмотрела в его глаза, а его - серые, бездонные - не отрицали, хотя он и стойко молчал, все также разглядывая ее.
— Ясно. Он заставил?
— Он давал выбор. Я сам согласился.
— Зачем?
Малфой вспомнил палочку, направленную на его родителей, которые замерли на коленях посреди гостиной Малфой-мэнора.
— Были причины.
Гермиона кивнула, пытаясь лихорадочно придумать, что это за причины, но видимо очень важные, раз он делал то, что съедало его изнутри. Гриффиндорка убрала пальцы от его предплечья и отошла в сторону, ежась от легкого ветерка на коже. Смотреть на него не хотелось, надо было все обдумать.
Девушка повернулась к нему спиной, пытаясь на пару минут оградиться от его взгляда и поразмыслить. Подняла с пола свои вещи и медленно натянула рубашку, а следом мантию.
Малфой в это время отошёл к окну, дернул за ручку на оконной раме, сел на подоконник и вытащил пачку сигарет из зачарованного кармана брюк. Когда Гермиона повернулась к нему лицом, Драко уже затянулся сигаретой и выдыхал терпкий, густой дым в окно. Его рубашка все еще была расстегнута, да и ремень на брюках свободно висел. Грейнджер на секунду замерла, потому что выглядел он… охеренно.
«Почему меня так клинит на этом засранце?»
Ветер из открытого окна хлестал его по лицу и голому торсу, а пряди волос опять упали на глаза. Он вздрогнул от холодных потоков воздуха, но больше ничего не сделал, будто наказывая себя за слабость перед этой грязнокровной девчонкой.
Гермиона пошла к нему, замечая, как он напрягся. Ведомая своей гриффиндорской храбростью схватила с пола его теплую мантию и подошла к Драко, накидывая одежду на него и пытаясь прикрыть голую кожу от хлестких потоков морозного ветра.
«Это… забота?»
Малфой, откровенно говоря, не знал, что делать. Просто наблюдал за ней, совершенно сбитый с толку. Даже цепкие щупальца отчаяния и безнадежности ослабли.
— Ты не один, — прошептала она, наклоняясь к его уху, и обдавая горячим дыханием кожу.
Еще ни разу в жизни слова на него так не влияли. Он вдруг согрелся изнутри, убежденный держаться за хрупкие нити жизни.
— Не смей сдаваться, — добавила Гермиона и порывисто обняла, согревая его тело и его душу.
Это спасло его в тот момент. Дало толчок жить, чтобы еще раз почувствовать кислый запах лимонного торта, исходящий от нее, помнить объятия и сильные толчки в ее теле.
А Гермиона отстранилась и вылетела из туалета также стремительно, как и зашла. И до того, как дверь захлопнулась, едва расслышала:
— Главное — ты выживи, Грейнджер.
Пока они не знали, что бесконечное количество раз за войну будут вспоминать слова, произнесенные в этот день, воспроизводить в измученном сознании образы, чувства и интонации. Лишь бы знать ради чего-то стоило жить.