#9 Запах смерти
Парень был похож на большого, встревоженного воробья. Я неслышно смеялся над этим сравнением. Мы всё еще шли молча. Куда? — а я и сам не знал. Было легко и весело. Далеко не с каждым человеком можно позволить себе такую роскошь, как брести в тишине. А мы ее себе позволяли.
Тишина, конечно, была относительной — рядом по проспекту неслись машины, щебетали птицы на крыше остановки, впереди шли люди. Они были и сзади, и на другой части проспекта. Они сновали, куда-то торопились, смеялись, переговаривались, перешептывались.
Маленькие шестеренки.
И мне нравилось быть частью этого огромного механизма.
Лис шел, задумавшись. Теперь, будучи в паре-тройке дециметров, я мог стать первооткрывателем его лица. Звучит странно, но не будем же мы трогать вездесущее клише?
Я любил странность. Я был одной большой странностью.
Чуть скосил глаза и принялся исследовать его профиль. Рыжие кудри веткой осенних листьев заслоняли его лицо. Они, пушистые и огненные, смешно завивались. Нахмуренные брови были схожи с пшеничным полем. Густые и непослушные.
Он красит волосы?
Видимо, да.
Фу! С кем ты связался?
Ну и что с того? Так, разговоры с самим собой до хорошего не доведут. Да и парень, похоже, заметил мой интерес. Смахнул локон с лица и улыбнулся, повернувшись.
— Что, давно людей не видел, чупакабра?
— Что? — его речи были словно на другом языке. Я отвернулся, фыркнув. — Как мне тебя звать-то? — попытался перевести беседу в другое русло. Парень с радостью поддержал эту инициативу.
— Какое прозвище ты бы хотел услышать? — мы зашли в подворотню, в которую звук из внешнего мира почти не попадал. Здесь было холоднее, но ветер не задувал, это уже было хорошо. Типичный двор-колодец.
— Ну, — я задумался, — лис, сойдет?
— Лис? А что, звучит неплохо. Меня так никто еще не называл, знаешь. А какое прозви... — он не договорил. Рядом кто-то закричал. Начали собираться люди.
В воздухе появился древнейший, ни с чем несравнимый запах. Я четко его уловил.
Это был запах смерти и страха, железом отдающий в носу.
Мы поспешили к толпе. Лис невообразимым манером протиснулся сквозь людей, оставив меня за спинами прохожих. Все перешептывались, рядом женщина тихо молилась. Я отошел подальше, к железной блестящей трубе. Лис вылез из толпы озадаченным, и... растерянным? Грусть штормовым морем плескалась в его глазах, брови насупились. Волосы на мгновение поблекли.
Мир стал чёрно-белым, фотограф надел фильтр на фотоаппарат.
— Что там случилось? Кто-то умер? — я подошел к нему и легонько потянул за рукав. Лис руку отдернул и взялся указательным и большим пальцем за переносицу. Закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Да, па...парень какой-то с крыши си...сиганул.
Я замолчал. Запах смерти никогда не подводил. Я чуял его везде. Это был запах гнили, беломорканала и мандаринов. Он царил в нашем доме много-много лет. Этот запах смешался со мной. Мы были едины.
***
Лис ветерком залетел в парадную неподалеку, отобрав у меня многострадальные краски и попросив подождать. Это, по-видимому, было его убежище. Я рассматривал дома вокруг и дивился. Они были не безликими — каждый дом индивидуален. Хоть и покрашенные вездесущей желто-лимонной краской, они были своеобразными старцами с ухоженными бородками. Маленькие, аккуратные клумбы, лавочки — все было похоже на миниатюрную картинку, рай в картонной коробке. Я был из другого мира. Так странно, ведь жил в доме совсем неподалеку, — минут двадцать пешком, а такой контраст. Словно другой город. Петербург всегда казался мне мудреной игрушкой, которую мальчик собрал из деталек, оставшихся от разных конструкторов. Здесь уживались всевозможные стили архитектуры, наречия, акценты, этнические особенности и колориты.
Я притопывал ногой от нетерпения, начал замерзать. Пять минут, десять. Он что, решил смыться? Странный малый. Это ведь я ему задолжал и новые краски, и новый мольберт, и... Все, что нужно, в общем.
В душе было промозгло и холодно, хотя погода стояла все та же. Нужно будет позвонить на работу, купить одежду, поставить злополучный таз...
— Эй, мыслитель! — вот парень уже стоял предо мной и противно щелкал пальцами у носа. Лёгок на помине!
— Я уж подумал, что ты от меня решил сбежать, — ничуть не смутившись, протянул я. Отчего-то в тот момент врезались в память красные щеки Лиса. Он что, плакал?
— Размечтался. Это были мои любимые, — подчеркнув последнее слово, продолжил он. — Любимые краски. Так что из упрямства заставлю тебя за них заплатить.
Я хмыкнул что-то непонятное в ответ и направился в сторону проспекта. Лис следовал за мной. Город гнал нас кровью по своим артериям. Не раздумывая, мы сели на автобус. Внутри была лишь парочка редких пассажиров — бабулька, при моем виде подтянувшая сумки чуть ли не к подбородку, да какой-то мужчина в углу. Мой взгляд задержался на нем; черный капюшон оставлял на лице тень. Мужчина был безлик. Лис сел на соседнее место рядом со мной и уставился в окошко. Снова обернулся в сторону незнакомца. Тень на лице затягивала, словно омут. На секунду мне начало казаться, что я вижу его глаза. Горящие пламенем. Он улыбнулся, и улыбка эта дотекла до ушей. Как у Чеширского Кота. Зубы острые, как клыки дикого животного. На них — кровь и какая-то черная гадость. Его слюна, понял я. В глазах темные, острые, как у кошки, зрачки. Я проморгался и тут же отвернулся. Взглянул на Лиса. Солнце залило его своим светом, пробравшимся сквозь окно. На лбу у меня выступил холодный пот. Сжал руку в кулак и снова развернулся.
Сидение в углу пустовало.
Что это было? Галлюцинация?
Ты же сходишь с ума, не забыл? Это твое любимое занятие в последние дни.
Сумасшедший.
Я оборачивался, снова и снова. Словно заело на этом действии. Место всё же пустовало.
Кого ты ожидаешь там увидеть?
Не знаю.
Вот и прекрати.
Действительно, пора было заканчивать. Кажется, у бабульки напротив от страха скоро случится приступ. Вот автобус притормозил у очередной остановки, и она вылетела из туши железного монстра словно пуля.
Стоп. Может, она тоже его видела?
Я чуть было не погнался ей вслед, но сдержал себя. Скорее всего, это меня испугалась.
Но всё же?..
Нет, нет и нет. Я переутомился, не более. Что-то больно впилось в сердце. Это были когти. Они мертвой хваткой вонзились мне в грудь, как тогда, на чердаке. Я не мог дышать, лишь хватал воздух ртом, словно рыба. Рука смерти еще раз сжала сердце так, чтобы я почувствовал, и, поскребшись о душу, исчезла. Я видел дыру в собственной груди, видел кровь, выступающую липкой дорожкой на пальто. Я снова наблюдал.
Наблюдал за собой со стороны. Наблюдал собственную смерть. Окружающие были там, за другой стороной целлофана.
Рыбу решили разделать живьем.