****
Рабыню звали Анника, и она оказалась страсть какая забавная и говорливая. Такие сказки рассказывала — ух! — про мир dh’oine, про единорогов, не знаешь, то ли верить, то ли нет. Она, вроде как, раньше жила под Бронницами, пока ее не забрала Дикая Охота.
Они крепко сдружились — так крепко, что Элрик начал называть ее по имени, — а когда пришла Саовина, Анника подложила ему под кровать подарок. В серой замызганной тряпице, зато — подарок.
Он как развернул, аж обомлел.
«Колбаса», — сказала Анника. Здоровенная, остро пахнущая, вся в специях. У Элрика от одного запаха выступили слюнки, хоть мама и говорила, что падаль едят только стервятники.
Он не удержался.
Ах, что это была за вкуснота! Передать нельзя! Элрик грыз палку тихо, как мышка (за чавканье, причмокивание и любые звуки при еде выгоняли из-за стола) и из нее брызгал горячий пахучий сок. Жалел только об одном — что без хлеба. С хлебом было бы — ух! Да…
— Только никому, — шепнула Анника. — Вы ж чахлый совсем, кожа и кости… Людям мясо нужно.
— Могила, — поклялся Элрик, и от полноты чувств чмокнул Аннику в щеку. На коже остался мясной сок.
Анника засмеялась.
******
Человек-без-кожи часто снился ему; пепельноволосый, он жутко хохотал и грозил пушкой, и лицо у него было безумное и страшное. От таких снов Элрик, бывало, мочил простыни и страшно смущался поутру, но Анника ему и слова не говорила.
В основном по дворцу он шатался в одиночестве — другие дети приглашали его играть только из вежливости, взрослых он совсем не интересовал, разве что старого Альбериха, но Элрик был еще слишком маленький, чтобы пойти к нему в ученики. Рассказывали, что Aen Elle его так ждали и хотели, что аж по Междумирью гонялись (интересно, за чем?), а на деле и поиграть не с кем.
В общем, размышлял Элрик, это совсем и не мамина вина, что она его не любит. «Любви нужно быть достойным, — повторял про себя чужие слова Элрик. — Любовь нужно заслужить. Нужно быть сильным, смелым, храбрым…»
Как Эредин Бреакк Глас.
Он с благоговением смотрел на портрет бывшего короля. Эредин Бреакк Глас; мамочка говорила, что именно таким должен быть настоящий мужчина. Элрик приосанился, состроил грозное лицо, пытаясь подражать статному воину на картине, и важно прошелся туда-сюда по зале.
Возлюбленная Эредина, жрица храма Рассвета — светловолосая и тоненькая, как веточка ивы, Эльтара так и не оправилась от его потери. Каждый раз, когда Элрик встречал жрицу в стенах храма, та склонялась к нему, поправляла камзольчик и говорила, что юного принца оберегают боги. Она ему ужасненько нравилась.
Когда-нибудь, он обязательно станет таким же высоким, сильным и красивым, как эльф на картине, и Лавена, дура такая, будет томно вздыхать, а он — отворачиваться с суровым видом.
Гроза dh’oine! Лучший из фехтовальщиков!
«Если бы только Эредин Бреакк Глас был моим отцом, — размечтался Элрик, — а не Человек-без-кожи!».
Вот тогда бы он! Эх, тогда бы!..
Элрик вытянул руку вперед, представляя, как милостью своей безграничной помилует воображаемого dh’oine, что трясся перед ним от страха. С ужасом взглянул на рукав своего изумрудного, расшитого диковинными цветными и витиеватыми узорами камзольчика и понял, что опять где-то вымазался, да так гадко, что пятно аж до локтя доставало. Вот ему Сейлан уши оттяпает!
Эредин Бреакк Глас неодобрительно смотрел на него с картины, нахмурив брови.
*****
А немногим позже, в стране Снов, у прозрачного ручья, он повстречал Белую Даму. Она была одета в черное платье с вышитым на нем золотым солнцем и выглядела величественно и немного пугающе. А еще у нее были пепельные волосы, как и у него самого.
— Ты кто, мальчик? — спросила Белая Дама.
В стране Снов он встречал много странных людей и зверушек; тут зачастую было интереснее, чем наяву.
— Элрик Сеабагар, принц Тирналийский, — представился он.
— Как ты меня нашел? — удивилась она.
Белая Дама смотрела на него с каким-то ужасом. Наверное, потому что он наполовину чудовище.
— Шел, шел, — ответил Элрик, — и нашел. Когда долго идешь по стране Снов, обязательно кого-то находишь. А вы — кто?
— Никто, — на глаза пепельноволосой женщины навернулись слезы. — Никто…
Чудная какая. И глаза зеленые, как недоспелый крыжовник.
— Ну тогда я дальше пойду, — сказал Элрик.
Она молча проводила его взглядом, и выражение лица у нее было такое, будто ей ужасненько грустно.
*****
После Солтиция похолодало, и ветер тянул сильный, прямо резал щеки, как кинжалом. Обеденная трапеза продолжалось уже третий час, и было так тоскливо и скучно, что аж выть хотелось.
— Не барабаньте пальцами по столу, принц, — сказала ему Сейлан. — И держите спину прямо.
Элрик надул губы и продолжил ковырять вилкой вареные коренья. Что ему те коренья, после Анниковской-то колбасы? Та как раз ее недавно раздобыла — всадники угощали людей мясом, чтобы те не хворали и не погибали так быстро.
— От вас пахнет падалью, принц, — вдруг ни с того ни с сего сказала Сейлан. — Объясните мне, каким образом?
Как же так?! Он же руки мыл и перемыл три раза!
— Не пахнет, — ответил Элрик.
— Вы же знаете, — поджала губы наставница, — что у лжеца со временем чернеют уста и отваливается язык?
Да будь оно так, у дуры-Лавены бы давно отвалился.
— Знаю, — ответил Элрик. — Но я ничего не ел.
— А я и не говорила, что вы что-то ели, — медленно ответила Сейлан. — Я сказала, что от вас пахнет падалью.
И замолчала. Но лицо у нее сделалось при этом загадочное и препротивное.
*****
А потом случилось страшное.
Анника не пришла. Вместо нее пришла какая-то худосочная грустная девица, еще и немая — рот раскрыла, а там ничего нет, даже языка. Элрик так возмутился, что выскочил в обеденный зал, где заседали Сейлан и ее возлюбленный — черноволосый всадник по имени Лаордан — в одном исподнем.
— Где Анника? — выдохнул Элрик.
— Кто? — переспросила Сейлан, нарезая идеальными дольками спелое красное яблоко.
— Анника! Моя служанка!
Кто теперь дорасскажет ему сказку про короля дхойне и его возлюбленную сирену?! Кто будет угощать колбасой?! Нет, жизнь без Анники ему не мила, прям хоть сейчас на пол ложись и помирай!
— Откуда вам ведомо имя рабыни, принц? — прищурилась Сейлан.
— Будет тебе, Сейлан, — сказал Лаордан. — Не волнуйтесь, юный принц — ваша зазноба ушла прислуживать другому дому, через долину Трех Сестер.
Элрик запыхтел от ужаса.
— Ну что вы, принц, — подмигнул ему Лаордан. — Когда подрастете, у вас этих девок-dh’oine еще будет столько, что имен не вспомните.
— Верните Аннику! — потребовал он.
— Ее отослали в другой дом, принц Элрик, — теряя терпение, сказала Сейлан.
— Врете! — выпалил Элрик.
Миндалевидные глаза Сейлан опасно сузились.
— Прошу прощения? Если вы будете продолжать в том же тоне, юный принц, вас придется отправить в комнату для раздумий.
— Врете! — не успокаивался Элрик. — Все врете!
— Лаордан, — сказала Сейлан всаднику.
Нет, что угодно, только не комната для раздумий!
Дико заверещав, Элрик бросился наутек от всадника прямо в чернющую ночь, прямо в одном исподнем, и пространство расплылось вокруг него, словно воск вокруг свечи, и он сделался быстрым-быстрым, как молния. Аж ветер в ушах свистел!
Даже быстрее Лаордана, а тот, ни много ни мало, предводитель Дикой Охоты.
Так бежал, так запыхался, что очухался аж когда пересек долину Трех Сестер и оказался у самой грани Запретных Земель. Погони нет?
Нет погони.
Зарыдав, Элрик бросился на холодную от росы траву и принялся во всю глотку звать кого-нибудь — хоть кого-нибудь! Кого-нибудь не отсюда, кого-нибудь, кто услышит и придет за ним.
Он представлял, как по рекам Тир на Лиа спускаются корабли великих воинов, которые заберут его и воспитают, как родного сына, как открываются порталы в обители великих магов, которые обучат его тайным искусствам. А потом он вернется и покажет всем, где раки зимуют. Он всем покажет!