Военные, выражая своим видом целую гамму чувств от полного недоумения до тихого ужаса перед предстоящим разбором полётов, непонимающе переглянулись, но, будучи людьми подневольными, приказ выполнили с автоматической чёткостью. Они опустили оружие, стволы которого с облегчением вздохнули, и предоставили доступ Красу к капитану Огетсу, словно открывая дорогу к монументу. Герой сначала откровенно не понял, что вообще происходит, но, почуяв тончайшую нить спасения, решил подыграть командиру с энтузиазмом отчаявшегося актёра.
— Вы правы, сэр, это, конечно, не лёгкий вывих, а полноценно выбитая коленная чашечка со смещением, прямо-таки художественным, — с фальшивой серьёзностью изрёк Крас, — но я, пожалуй, в силах всё исправить. Пара дней поболит, поноет для проформы, и пройдёт, как не бывало.
После этих слов, пахнущих дешёвым шарлатанством, Крас с видом заправского костоправа подошёл к капитану, положил руки на его многострадальную ногу, вторгся в изрядно потрёпанный энергокаркас больного, что после недавнего захвата разума «паразитиками» не составило абсолютно никакого труда, и, отключив наглухо болевые рецепторы в коленном суставе, с лёгким хрустом повернул его ногу в более-менее нормальное положение. Затем остатками своей скудной энергии он наспех, кое-как, подлатал колено командира до полурабочего состояния, словно заклеивая изолентой протекающий шланг.
Так как все манипуляции происходили на сугубо энергетическом уровне, остальные вояки, не обременённые даром ясновидения, не заподозрили ни малейшего подвоха, наблюдая за чистым, хоть и необъяснимым, фокусом.
Закончив с врачеванием, герой поднялся и отошёл в сторону, наблюдая, раскрытые от удивления рты вояк. Он решил, передать всё внимание в руки капитана и не отсвечивать лишний раз.
— Ну вот, почти как новенький, прямо с конвейера, — бодро отрапортовал капитан, с лёгким стоном поднимаясь на ноги, которые едва его держали. Прихрамывая с театральным надрывом, он даже дошёл до Краса, стоящего в паре метров от него, и с видом измождённого ветерана облокотился на его плечо, будто ища опоры в этом бренном мире. От этой сюрреалистической картины, противоречащей всем законам медицины и здравого смысла, у всего отряда патрульных глаза буквально полезли на лоб, угрожая навсегда застрять там. Они же все видели своими собственными глаза, что ещё несколько минут назад голень командира была вывернута в обратную сторону и изогнута под совершенно неестественным, душераздирающим углом.
— Лейтенант, я надеюсь, вы не будите сильно распространяться о моём досадном проигрыше, — капитан говорил мягко, но в его тоне сквозила сталь, — и это, кстати, касается абсолютно всех присутствующих. Вы же прекрасно понимаете, что я невероятно дорожу своей репутацией и, в порядке компенсации, могу изрядно подпортить жизнь тем, кто меня по глупости ослушается. Настоятельно, нет, категорически прошу весь отряд забыть о сегодняшнем произошедшем, как о страшном сне, и немедленно стереть все соответствующие записи с М. У. Л. И… Поверьте, лучше не проверяйте мои слова на прочность — результат вас, увы, не обрадует.
Говоря эти недвусмысленные предложения, капитан хищным, выжидающим взглядом медленного скальпеля обвёл всех патрульных, будто составляя в уме проскрипционный список. Военные, ощутив себя на месте приговорённых, громко, почти хором, взглотнули слюну и закивали головами с таким рвением, словно от этого зависела не только карьера, но и целостность их позвоночников. Лишь один лейтенант, в чьей душе долг боролся с инстинктом самосохранения, сдавленно кашлянул и попытался возразить, демонстрируя подобие офицерской твердыни.
— Но, господин капитан, мне как начальнику смены придётся доложить старшему офицеру о происшествии, таков устав, а так же… осмелюсь заметить…
Договорить своё героическое возражение военный не успел — капитан резко, словно отрубая нить дискуссии, поднял руку, приказывая таким изящным жестом ему немедленно заткнуться.
— Лейтенант, я сам, лично и обстоятельно, обо всём доложу майору, когда сочту нужным. Ты у нас сколько служишь, пару месяцев от силы? Видимо, пока ещё не успел просечь, кто на самом деле рулит в этом учебном центре, и если ты мне перейдёшь дорогу, следующим местом твоей славной передислокации будут войска, отвечающие за охрану очистных сооружений столицы. Говорят, после недели вахты в тех благословенных, или даже благоговейных местах, запах настолько въедливо впитывается в кожу и лёгкие, что его потом проще выжечь калёным железом, чем вывести. Ты меня понял, лейтенант? Отвечай чётко.