Новаки
«Герой тот, кто восстает против отцовской власти и одерживает победу»
Зигмунд Фрейд
Однажды большой медный ключ упал в металлическую миску, но Мигель не проснулся. Жизнь покинула его тело в возрасте шестидесяти трех лет в мастерской замка во время послеобеденного сна. И будто оплакивая его потерю, мир забарабанил по подоконнику дождём. Мигель был испанцем и привычка спать после обеда — дело святое. Падение же ключа из ослабевших пальцев, в лучшие дни, гарантировало то, что сон будет не долгим.
Вам не стоит его жалеть, вы можете ему только позавидовать. В его жизни было всё, о чём только можно мечтать. Деньги? Он купался в деньгах. Женщины? Оргии были неотъемлемой частью его жизни. Любовь? Безумная! Да скажите что угодно, и можете не сомневаться, оно у него было. Но самое главное у него была она. Его богиня. Богиню звали Фая, но он звал её Феей.
В минуту его смерти она сидела на табурете перед туалетным столиком и поправляла макияж. В красном пеньюаре, а под ним в неглиже, в самом современном его понятии, да в красных чулках. На тот момент ей было семьдесят. Да. Именно так! И она могла себе это позволить. Она была Бо.ги.ня.
Их история началась ровно сорок четыре года назад, осенью, в пятницу. В то время Мигеля отчислили из колледжа, и ему пришлось вернуться в дом отца. Для Мигеля это было смерти подобно. Что можешь возразить человеку, который оплачивает твои чеки? Отец негодовал, а матушка обрадовалась и в тот же день выписала дочку своей подруги погостить на время летних каникул в их поместье, лелея в душе мечты о скором браке. Марии он нравился. Не смотря на свои юные годы — шестнадцати лет, она очень по-женски пыталась его окрутить.
Они как раз расположились за столом в обеденном зале, когда вошла она. Комната сразу стала маленькой, будто вошли не двое, а вся дюжина. Мигель проспал их приезд на новеньком FordC 1920 года выпуска и сейчас не мог отвести глаз от жены дяди. И дело было не в её внешности, которую можно было охарактеризовать поговоркой, хорошенько приправленной постиронией — не всё то золото, что блестит. А в том, что стоило ей обратить свой взор на вас, и вы пропадали, затянутые в атмосферу планеты под названием Фая. Она была громкой, её было много, даже если она молчала. Она была атмосферной с большим запасом внутренней силы и личного магнетизма. Ей не нужны правила подачи себя, ни секреты, как произвести впечатление, достаточно просто быть собой. С приходом таких людей, как она, всё меняется: чему следует разрушиться — разрушится, но это разрушение даст толчок к развитию чего-то нового. Ей было двадцать шесть. Она была русской и женой его дяди.
Ему не понравилось, как его дядя после того как представить, взял её под локоть и проводил к столу. Было в этом что-то грубое, собственническое. Ужин проходил ужасно. Слева от него сидела шестнадцатилетняя Мария, отец без конца ругал его за мальчишеский максимализм, а мать сокрушенно поддакивала, что будь жив его брат, то он никогда бы так не поступил и добился успеха. Да и история знакомства дяди с женой заставляла сжимать зубы, сдерживая вопрос: почему он, а не я?
Мигель поспешил покинуть их при первом возможном случае, и удалился в библиотеку, позволив себе окунуться в поэзию Байрона. Там на него и натолкнулась она, резко распахнув дверь и делая два широких шага по инерции внутрь. Резко остановилась, оглянулась:
— Ох! — воскликнула Фая, заметила его и рассмеялась: — Я ошиблась комнатой.
— Вы ошиблись крылом, — с улыбкой поправил он.
Она задержалась. Склонила голову то на одну сторону, то на другую, пристально глядя на него.
— Мне интересно, — сказала Фая. — На счёт вашего отчисления. Почему вы отказались выполнять задание? Ваш дядя говорил, вы безумно талантливы.
Он недолго думал с ответом. Он был в её атмосфере, но мальчишество взяло вверх:
— Я скажу вам, если вы со мной выпьете!
Она звонко рассмеялась:
— Хорошо! Выпью.
Он вскочил, схватил её за руку и добавил:
— Лимонного сока!
Она вновь рассмеялась, но уже по-другому, позволяя себя увлекать за собой. Они практически добежали до кухни, где он разрезал лимон и надавил сока в две стопки.
— До дна? — спросила она.
— До дна!
Они выпили. А потом смеялись, друг над другом до слёз, сквозь спазмы, охватывающие их лица, широко открывая рты и высовывая языки, кривляясь всем телом, как одержимые. Когда их попустило, он утёр следы повышенного слюноотделения и объявил:
— Я гений! Там не было никого, кто мог оценить мой талант.
Она не сомневалась, и неважно, в чем заключался его талант. Они оба ощущали то, о чём не говорят вслух. Такая негласная связь заставляющая чувствовать себя рядом с едва знакомым человеком максимально комфортно. Это похоже на то, как давние друзья встречаются после долгой разлуки.