Я не успел закончить свою просьбу к Столыпину…
Лобанов-Ростовский вновь завладел моим вниманием, причём сделал это грубо, на грани хамства, перебив меня.
«Интересно, это здесь в порядке вещей? Так разговаривать с Никки?..»
Оказалось, что нет. Просто министр иностранных дел оказался довольно-таки ответственным человеком.
— Ваше Величество, хочу напомнить, что на двадцать второе мая запланирован к подписанию союзный договор с Китайской империей, и я бы хотел ещё раз представить вам все статьи.
— Ах да, — мне пришлось импровизировать, немало удивляясь услышанному. — Мы же против этих зловредных японцев дружить собрались.
На самом деле я и знать не знал про такой договор, однако догадаться было нетрудно, да и тема была, безо всяких сомнений, важная.
— Готов заслушать ваш доклад завтра вечером, — ответил я спустя некоторое время. — И пожалуй вам стоит прибыть вместе с Сергеем Юльевичем.
— Непременно, ваше величество. Сергей Юльевич принимает в этом деле самое непосредственное участие.
«Ещё бы не принимал… Сколько он там на Ляодунском полуострове заработал, интересно?.. Но не в коня корм пошёл… Ничего, ещё исправим ситуацию…»
И только мы взаимно раскланялись с Лобановым-Ростовским, как, вдобавок к находящимся в приёмной незапланированным церемониймейстерам, в Александрининский дворец заявился весь цвет «августейшей семьи».
В занимаемую нами малую гостиную, заглянул конвоец и доложил, что встречи со мной добивается Её Величество Мария Фёдоровна и великие князья Алексей, Сергей и Владимир Александровичи.
Не успел служивый повернуться обратно к двери, а высочайшее семейство уже ворвалось в гостиную.
— Никки, как ты можешь так себя вести? Ветрено, словно ребёнок. Наговорил нам ужасных вещей и уехал! А мне пришлось разыскивать тебя! С утра ты так странно себя вёл, что всех нас перепугал. Мы волнуемся за твоё самочувствие! И надеемся, что сейчас, к вечеру, ты всё-таки успокоился, — набросилась на меня Мам а. — То, что случилось, конечно, трагедия… Но всё-таки… Мы занимаемся очень важными вещами: коронация — наиглавнейшее из государственных мероприятий. Что бы сказал твой отец, Никки?
— Мама́, я знаю, — притворно вздохнул я. — Но, к сожалению, это вынужденное решение. Ещё раз подтверждаю свою высочайшую волю! И я прошу вас её выполнить. Мам а, дорогие мои дядюшки, мне нужна ваша поддержка. Вы знаете, как мне было тяжело потерять отца… А сейчас, когда я вступаю в наследство этого великого человека, происходит это… Я прошу вас перебраться в Петербург, забрать с собой всех наиболее важных гостей. Москва не должна видеть продолжение праздников! В ближайшую неделю я планирую заниматься духовными делами и помогать страждущим. А затем воссоединюсь с вами!
— Но, Ники! Мы вполне можем решить все вопросы, не погружая тебя так глубоко в эти дела, — в голосе Мама́звучало неподдельное сочувствие, однако она, как, впрочем, и сопровождающие её великие князья, нет-нет, да бросали любопытные взгляды в Михайловичей. Ну что ж, я доволен, и надеюсь, что между этими группировками усилится рознь.
Пускай грызут друг друга!
— Мама́! Дорогие дядюшки! Прошу вас принять мои мотивы, я не изменю объявленного решения. Поймите — как я отношусь к тому, что произошло. То, что для вас, возможно, является хоть и прискорбным, но всё же частным событием, для меня не так. Во время коронации, в момент, когда судьба моя и всей нашей фамилии, когда судьба всей России определяется на ближайшие десятилетия. И в то время, когда я переживаю такие волнительные, трудные минуты, происходящие от судьбоносности этих дней… — я прервался и посмотрел на присоединившуюся к семейной делегации Аликс. — Когда я переживаю коронацию вместе со своей любимой супругой, испытывая трудный, но торжественный духовный опыт… Прямо во время дипломатических переговоров с нашим ближайшим союзником Францией. Когда мы приглашаем к себе множество высокопоставленных иностранных гостей и даже принцев… Прямо здесь, в Москве, по недомыслию какого-то мелкого чиновника… Происходит подобная трагедия.
Мне не хватило запала, и я замолчал, но молчали и Романовы — явно смятённые, они давали мне возможность закончить. Наконец, я выдохнул:
— Это позор! — а затем продолжил уже нормальным тоном. — Дядя Сергей, а ты знаешь, что министр внутренних дел пытался твоим именем прикрыть нерадение своё и своих подчинённых? Мне пришлось снять его с должности… Наши чиновники! Мой отец называл их крапивным семенем! Они прикрываются нами, прикрывают промахи, выставляют нас людьми чёрствыми и некомпетентными! Это недопустимо! То, что произошло, я расцениваю как оскорбление государства, оскорбление августейшей фамилии и оскорбление меня лично!