Жанна мало-помалу вросла в общий ритм; сотрудники, показавшиеся по первым дням какими-то недоброжелательно-замкнутыми и чужими, понемногу рассеяли это ее впечатление, а Леня Зайцев - так даже подарил как-то шоколадку (о том, что сия инициатива исходила от того же Куныгина, девушка, понятно, не догадывалась). Как-то в середине недели к концу рабочего дня за ней зашел молодой человек весьма непривычной для обитателей офиса "Дельта-Трейдинг" наружности: он был одет в черную с расплывшимися оранжево-желтыми надписями футболку, линялые джинсы, зиявшие большой, но при этом аккуратно обметанной дырой на правом бедре. Продолговатый, со сдвоенной плоской макушкой череп юноши был выбрит, а мочки ушей украшало какое-то непостижимое уму количество металлических колечек. Часы под потолком показывали начало седьмого, однако работа еще кипела вовсю, и гость вынужден был дожидаться, пока Жанна закончит распечатывать таблицу грузовых железнодорожных тарифов. Он сидел в кресле, тихо решал кроссворд, напрочь не замечая любопытные взгляды сотрудников, по тем или иным поводам заходивших в приемную. Взглянул на него и Куныгин, корпевший в это время с Сергуней Филипповым над путаной спецификацией строительного проката, предложенного накануне "Северсталью" в зачет векселей вологодской областной администрации. Спецификации были более чем сомнительные, особенно в части предполагаемых сроков отгрузки, однако Куныгин все же нащупал удовлетворивший его вариант и, определив приемлемый коэффициент дисконта векселей, обвел его на бумаге в кружок. Карандашиком, жирно. Довольный, что решение принято начальником собственнолично и, стало быть, ответственность за него нести не придется ни при каком исходе дела, Филиппов оторвал взгляд от какофонии заполонивших поверхность директорского стола бумаг и, взглянув Куныгину в лицо, с некоторым даже сочувствием произнес:
- Хотите расслабиться немного, Константин Иванович?.. там в приемной это... короче, к вашей новой секретарше Будда пришел... натуральный, клянусь. Вот, ей-богу, сами поглядите.
- Где?.. у нас в приемной?
Директор на миг улыбнулся, наверное, впервые за этот день, встал и, разминая затекшие ноги, пошел через приемную в туалет. Вернувшись, Куныгин, к немалому удивлению, обнаружил в себе довольно ясные следы нешуточного раздражения. Мальчик с серьгами в ушах раздражал его самим фактом своего присутствия в конторе, причем, как ни пытался Куныгин отнести это на счет его недостаточной респектабельности, что-то говорило ему, что дело не в этом. Во всяком случае - не только в этом. В поисках правдоподобного объяснения Куныгин принялся размышлять о молодежной культуре, знакомой ему исключительно по газетам, о наркотиках, которые ни разу в жизни не пробовал, о чем-то там еще - пока настойчивый телефонный звонок не вернул ему сполна чувство реальности: звонил Голованов из Череповца, просил уточнить текущие котировки векселей Северной железной дороги.
К концу дня пятницы к исчезнувшему бесследно капролактаму и застрявшему в Новороссийске грузу калийной селитры добавился арестованный в порту Ливорно за долги Балтийского пароходства сухогруз, который должен был забрать из Таганрога большую партию полиэтилена в гранулах. Срыв данного контракта был чреват неустойками из разряда, что называется, космических, причем, помимо этих трех крупных напастей, случилось еще пять или шесть более мелких, досадных, однако тоже требовавших от Куныгина личного, напряженного вмешательства. Уже к обеду ему с превеликим трудом удавалось концентрировать свое внимание на чем-либо, а еще чуть погодя, где-то, наверное, около четырех, он словно бы явственно услышал, как в голове что-то щелкнуло, замкнулось и тут же повеяло легким сладостно-мутным ветерком паники. Куныгину стало стыдно, что он не в силах заставить себя работать, однако ничего поделать с собой он уже не мог - просто сидел и вслушивался то в шум улицы за окном, то в разнобой собственных бессвязных мыслей. В половине шестого принесли и положили на стол факс из "Сибконтракта" с предложениями по формальдегиду. Там, в Иркутске, в это время, должно быть, была уже ночь, часов, наверное, одиннадцать, тем не менее Золотуха сидел в своем офисе и рассылал оттуда факсы. Куныгину стало еще неуютнее, последним отчаянным усилием он собрал волю в кулак и постановил через четверть часа взяться за эти самые предложения - наименее неотложное из текущих дел, однако наиболее близкое к конечному, так сказать, результату, - через четверть часа, а пока выпить чашку чаю и, если удастся, хотя бы немного прийти в себя...
Он вышел в приемную и, увидев, как, в предчувствии окончания трудовой недели Жанна подводит губки, опустился перед ней на стул, оседлав его верхом, вперед спинкой.
- Жанна, солнышко, что, если я тебя попрошу еще поработать сегодня?.. надо будет минут через двадцать факс подготовить в Иркутск...
- Хорошо, Константин Иванович... конечно... как скажете... я подожду, не волнуйтесь...
Куныгин тяжело поднялся, попутно отметив, что за неделю работы речь девушки уже начала приобретать какие-то новые интонации - несколько более ровные, плавные и как бы менее птичьи, что ли. Он вернулся в кабинет, сел за стол, затем, запрокинув голову, с такой силой вытянул вверх руки, что хрустнуло где-то в слежавшихся позвонках. Надо было работать. Куныгин разложил перед собою бумаги и, вооружившись пузатым светло-голубым маркером, принялся сличать бесконечные столбцы цифр. Однако ни минут через двадцать, ни даже все сорок минут спустя материалы для пресловутого иркутского факса все еще готовы не были. Работа шла исключительно через силу, Куныгин подумал, что это похоже, как если бы в надутый до предела резиновый шарик кто-то вдувал и вдувал по новой воздух - еще через десять минут он признался себе в том, что давно отложил бы все на завтра, на выходной, и лишь сидящая без всякого толку в ожидании невесть чего девчонка в приемной подстегивает его самолюбие, не давая сдаться. "Ну ее к черту... - подумал Куныгин, - катись оно все..." Еще минуту спустя он наконец мрачно усмехнулся, с нарочитым шумом уронил на стол авторучку и, смахнув не глядя все свои бумаги в лакированный кофр, вышел вон из кабинета.