С палубы донесся отчаянный крик. Похоже, Али кричал, но я не уверен, может быть, одноглазый. Потом еще крик. И еще.
— Почему они орут, Иван Георгиевич?
— Скоро узнаем.
И снова в мегафон:
— На выходе требую соблюдать тишину. Это приказ. Неповиновение будет строго наказано.
И перестали орать. Дубинкой врезали по голове одному-другому, и тихо стало.
Еще через час трюм опустел. Осталась наша клетка единственная закрытая.
Мы ждали.
Обезьян пнул решетку:
— Открывай, начальник!
— Воды, воды дайте! И ношпы таблетку! — крикнул Махов.
И Обезьян:
— Забыл про нас, начальник?! Выпускай!
И другие орали примерно то же.
Полковник услышал:
— Выходить по одному. Руки за голову, голова вниз, смотреть вниз. Вас ждет горячее питание и прогулка.
— Слышали, не ори! У нас клетка закрыта!
— Клетку откройте!
Рексы не спешили спускаться в трюм, боялись засады.
— Лечь на пол и не шевелиться. У меня приказ: огонь без предупреждения!
Мы легли.
— Молча лежать, руки за спину, глаза закрыты!
На палубе посовещались, но в трюм не полезли.
— Выходить по одному. Неповиновение будет строго наказано. Шаг влево, шаг вправо считаю за побег, огонь открываю без предупреждения! Все поняли?!
И ему в ответ:
— Хули ты вопросы задаешь, начальник, ты молчать сказал, дубовый! Ты выбери — или молчать, или отвечать!
— У нас клетка закрыта!
— Воды дайте!
Обезьян ударил прутом по замку, сбил, открыл клетку.
— Вынуждают нарушать порядок. Я не хочу нарушать, а меня вынуждают.
Я думаю, он ждал, когда чичи уйдут, поэтому замок не ломал. Ну и мы все ждали того же, чего отрицать.
Обезьян пошел к лестнице. Он оказался не так прост, южный pithecos. Я ошибся, недооценил его.
— Начальник, не стреляй! По одному выходим! — И нам: — В очередь, господа. Соблюдаем порядок, не провоцируем.
Обезьян поднялся, и мы услышали окрик:
— Руки протянул!
— Да, начальник!
Мы с Сипой оказались в самом хвосте очереди.
— Ты чего-нибудь понимаешь, Иван Георгиевич?
Я много чего понимал и кое о чем догадывался, но Сипе ничего объяснять не стал. Скоро и без моих догадок будущее прояснится.
На палубе рексы защелкнули у меня на запястьях наручники — стальные, но с большими номерными бирками и с распоркой вместо цепи. И опять у них новая модель. Не с двухзвенной цепью, как обычно, и не литые в одно целое, как в Архангельске надевали, и не на петле. И руки сковали не за спиной, а впереди, но заставили держать на затылке, локти бабочкой. И ножные цепи надели, тоже с биркой. Я изучил наручники, думал, европейского образца, которые открываются стандартным ключом или согнутым стержнем от шариковой ручки, вы такие по фильмам знаете. Но эти наручники были Russian style — для каждой пары свой ключ.
Изучал наручники, а оглянуться забыл.
Оглянулся — и увидел землю: безжизненные диабазовые скалы, серые дресвяные и галечные холмы, грязный проталый снег на дне оврагов. Из высокой седловины сползал в море обессиленный трещинами ледник. Залив раздвигал берег узким корявым треугольником, в его устье отвесные горы сдвигались теснее, мешали ветрам разгуляться. А за спиной была — на поворот головы — бесконечная стылая вода. Я увидел щитовые бараки — один готовый полностью и два недостроенных еще: крыша не перекрыта, нет окон, дыры вместо дверей, возле укрытые пленкой поддоны, упакованные доски, щиты, пластиковая обшивка, рулоны утеплителя, связки пластиковых труб; возле бараков выгородка с летней кухней и скамейки, штабель ящиков и коробок под навесом, еще навес, две перевернутые вверх дном весельные лодки ядовито-розового цвета, растянутые на жердях сети.
Строители в ярких зеленых комбинезонах переносили к берегу сумки, рассаживались в катере. Их торопились увезти, потому что на берег уже высадили 200 полосатых, а это много для любого берега. Полосатые сидели под автоматами, руки над головой, на корточках, пятерками на выровненной площадке перед бараками.
— С трупами осторожнее! — крикнул полковник, и я отвлекся от происходящего на берегу.
В трюм парами спускались рексы, их полковник предупредил.
Почему «с трупами осторожнее», я не понял. Мой совет другой: с живыми осторожнее. Я думаю, полковник сказал «с трупами», а подразумевал живых полосатых, которые, возможно, прикинулись мертвыми и ждут не дождутся, когда смогут рексу воткнуть тупой прут наискось в горло.
Полковник заглянул в трюм, спустился на несколько ступенек.
— А трупов-то, трупов! Идешь ты пляшешь, мама дорогая!