— Я знаю, — отвечал принц, — мой племянник всему этому уделяет сугубое внимание. Теперь, осенью, конечно, важнее приобретать, чем сбывать; ведь осенние запасы являются основой как общегосударственного, так и самого мелкого домашнего хозяйства. Не гневайтесь на меня, любезнейшая, но я очень неохотно езжу по ярмарке; на каждом шагу тебя останавливают, задерживают, да к тому же мне всякий раз представляется ужасное бедствие, навеки выжженное в моем воображении: я снова вижу, как гибнут в огне груды товаров и прочего добра… Я и сам едва…
— Не стоит упускать лучших часов, — перебила его княгиня: достойный старик уже не раз повергал ее в трепет подробнейшим описанием этого бедствия. Когда-то давно, путешествуя, он остановился в лучшей гостинице на площади, где как раз шумела ярмарка. Очень усталый, он лег в постель, а ночью в ужасе проснулся от криков и пламени, уже бившегося о стены дома.
Княгиня торопливо вскочила на свою любимую лошадь и вместо того, чтобы, выехав через задние ворота, направить ее вверх, двинулась через передние под гору, увлекая за собою поневоле покорного спутника. Ибо кто поступился бы удовольствием ехать подле нее, кто бы с радостью не последовал за ней? Ведь и Гонорио добровольно отказался от давно вожделенной охоты, чтобы, оставшись дома, служить только ей одной.
По ярмарочной площади, как и следовало ожидать, они ехали медленно, шагом; но прелестная всадница оживляла любую задержку веселыми, остроумными замечаниями.
— Я все твержу вчерашний урок, — говорила она, — раз уж нам приходится испытывать свое терпение.
И вправду, толпа так плотно обступила их, что они с трудом продвигались вперед. Народ любовался юной княгиней; улыбки на многих лицах говорили о том, как им приятно, что первая дама страны в то же время самая красивая и привлекательная.
Вмешавшись в толпу, стояли здесь горцы, обитатели мирных хижин, затерянных среди скал, ельника и сосняка, и жители равнины, что явились сюда, оставив свои холмы, нивы и луга, а также ремесленники из маленьких городков и прочий люд. Окинув их внимательным взглядом, княгиня заметила своему спутнику, что все здесь, кто бы они ни были, израсходовали на свои платья больше, чем надобно, сукна, полотна и лент на отделку. Видно, для того чтобы понравиться друг другу, и женщины и мужчины хотят выглядеть как можно более пышно и солидно.
— Не будем порицать их за это, — отвечал дядюшка, — на что бы человек ни тратил свои избытки, ему это доставляет радость, особенно же приятно украсить себя, одеться понаряднее.
Княгиня молча кивнула ему в знак согласия. Так они мало-помалу выбрались из толчеи на окраину города, где позади палаток и лавок виднелся большой дощатый балаган. Не успели они его заметить, как до их ушей донесся грозный рев. Видимо, настал час кормления выставленных там напоказ диких зверей. Все заглушало могучее рыканье льва — глас лесов и пустынь. Лошади шарахнулись, у всадников невольно мелькнула мысль о том, как страшно возвещает о себе царь пустыни здесь, среди мирных хлопот и трудов цивилизованного мира. Когда они поравнялись с балаганом, им бросились в глаза огромные пестрые картины, на которых ярчайшими красками были намалеваны заморские звери с целью внушить мирному обывателю непреодолимое желание взглянуть на них. Огромный свирепый тигр прыгал на мавра, готовясь растерзать его; лев стоял поодаль, величавый и важный, словно не находя себе достойной добычи; другие диковинные пестрые звери рядом с этими исполинами уже не привлекали особого внимания.
— На обратном пути, — сказала княгиня, — мы сойдем здесь и полюбуемся на редких гостей.
— Удивительно, — вставил принц, — что страшное всегда возбуждает человека. Там, в балагане, тигр спокойно лежит в своей клетке, а здесь его заставляют бросаться на мавра, чтобы мы думали, будто и в этих стенах увидим такого же свирепого хищника. Неужели мало в мире убийств, пожаров, гибели и разрушений? А ведь странствующие певцы на каждом углу поют о них. Видно, добрым людям надо сперва испытать немалый страх, чтобы потом почувствовать радость и усладу спокойной жизни.
Если в душах наших всадников еще оставалось какое-то жуткое чувство, вызванное этими устрашающими картинами, оно медленно развеялось, как только они, миновав городские ворота, очутились среди прекрасной и радостной природы. Дорога шла сперва вдоль реки; поток, сначала узкий и могущий нести лишь утлые лодки, в дальнейшем ширился и, сохраняя все то же наименование, орошал уже иные страны. Медленно поднимаясь в гору, они проезжали мимо заботливо выращенных парков и фруктовых садов. Немного далее их взорам открылись возделанные поля — благоденствующий край. Но вот наших путников стали привечать сначала редкий кустарник, а затем и лесные кущи; прелестнейшие виды, куда ни глянь, освежали и радовали их взор. Бархатистые луга, расстилавшиеся у подножия горы, лишь недавно скошенные во второй раз, орошались веселым и обильным потоком, низвергавшимся с горной вершины. Дальше дорога вела к более высокому и открытому месту, которого всадники достигли после довольно крутого подъема. Но и оттуда возвышавшийся над скалами и верхушками дерев старый замок — цель их паломничества — открылся им еще только вдали, за перелесками. А позади, — ибо, добравшись сюда, невозможно было не оглянуться, — сквозь ветви высоких деревьев виднелись слева — княжеский дворец, освещенный лучами утреннего солнца, и красиво застроенная верхняя часть города, слегка замутненная дымом, справа — нижний город, река с ее извивами, луга, мельницы и плодородная долина.