Дверь вестибюля протяжно заскрипела, потом ее энергично захлопнули. Вернулся Санду! Дети вскочили с ковра и бросились к нему навстречу. Ирина медленно вышла из спальни, с трудом отрываясь от нахлынувших на нее воспоминаний. Лицо Санду было холодное и мокрое.
— Разве на улице снег, Санду?
— Небольшой. А королева-мать еще не заявилась?
— Еще нет, кажется обещала прийти к семи…
— А почему на тебе лица нет? Ясно, что ты уже напугана предстоящей встречей. Я тебя очень прошу, Ирина, без сантиментов! При малейшей слабости с твоей стороны эта женщина проглотит тебя с потрохами. Разве ты ее не знаешь?
— Знаю! — вздохнула Ирина. — Давно знаю.
— Ну, это, положим, не так! Только я тебе раскрыл глаза. Когда мы познакомились, ты ее обожала.
Ирина запротестовала, и на этот раз весьма энергично.
— Нет, когда мы познакомились, я уже давно ее не любила. Я ее обожала только, когда была совсем маленькой, хотя она меня всячески обижала. Ты знаешь, она была чудо как красива, изящна и элегантна… — Ирина запнулась. — Вульгарна, но красива.
— Красива! — расхохотался Санду. — Для ребенка нет никого красивее матери. Это с ее окаменевшей, невыразительной физиономией, со слепыми, словно у статуи, глазами?
— Она была красивой. Откуда тебе это знать! Все в городе были влюблены в нее, а меня… меня это всегда удивляло. Теперь от ее былой красоты не осталось ни следа.
Раздался продолжительный звонок.
— Не уступай ничего, не отдавай ничего, — свистящим шепотом приказал Санду. — Постарайся не затягивать разговор, необходимо избавиться от нее как можно быстрее, а то к ужину у нас будет доктор Берческу, и я не хочу, чтобы он встретил ее у нас. У него шурин служит в суде, и я вовсе не желаю, чтобы он подумал, что я имею хоть какое-нибудь отношение к таким процессам.
После всех этих поучений Санду повернулся и пошел открыть дверь.
Деревенская девчонка, помогавшая Ирине по хозяйству, приоткрыла дверь кухни и просунула голову в комнату. Проходя мимо, Санду захлопнул дверь перед самым ее носом: «Незачем ей подсматривать, сразу же разболтает по всей улице!»
Сняв в вестибюле пальто, Адина вошла в спальню с достойным и в то же время печальным видом невинного страдальца, который с трудом держится на ногах.
Дети инстинктивно повернулись к вошедшей, зная, что гости всегда их ласкают, восхищаются ими и приносят подарки. Однако Адина торжественно и грустно опустилась в кресло, посмотрела на них своими большими голубыми, ничего не выражающими глазами, спросила, едва шевеля губами: «Дети здоровы?» — словно они сами еще не умели разговаривать, затем поднесла платочек к глазам и заплакала. Ирина и Санду молчали. Выгоднее дать ей высказаться первой, выяснить ее намерения: чего именно она хочет, как думает на них нападать — и в зависимости от этого отбить ее атаки.
— Я больна, я страшно больна, — начала Адина, — даже не понимаю, как у меня хватило сил добраться сюда. У меня больная печень, расстроены нервы, больной желудок, и кто знает, может быть, поражены и легкие…
Санду искоса с саркастической усмешкой взглянул на Ирину и продолжал молчать. Ирина поудобнее уселась на стуле и тоже упорно молчала.
— Я одинока, и никому даже не взбредет в голову оказать мне хоть малейшую помощь. Никто даже не интересуется: что делает эта несчастная женщина, дни и ночи одна в своей трущобе? Кто колет ей дрова? Кто топит печь? Кто скажет ей хоть одно доброе слово?
— У вас есть подруги, — сухо бросил Санду.
— Подруги? А что за прок в наши дни от дружбы? Подумать только, сколько добра делал им бедный Джеорджикэ, — отвозил их домой на машине, устраивал их родственников, даже самых тупых, на хорошо оплачиваемые службы. Какие он задавал банкеты!
— На свои деньги! — пошутил Санду.
— Какое вам дело, на чьи деньги? — окрысилась Адина и злобно покосилась на него. — Такой уж у нас был установлен порядок: он давал деньги на расходы по дому, зато я ничего с него не требовала на свои туалеты. Он был мне благодарен за то, что я следила за порядком в доме, за банкетами, которые он давал, и за твоим воспитанием, Ирина. Ведь я всегда болела, а Джеорджикэ умел меня беречь.