Однажды вечером сын убитого на берегу Муреша, Ион Кирилэ, парень двадцати одного года, подошел к Марике, младшей дочери Альберта Ковача, того самого, которому разорвали ноздри, — и позвал ее прогуляться.
Стояла весна, цвела черемуха, в садах слышался свист дроздов; девушке было семнадцать лет.
Марика не задумываясь пошла рядом с парнем. Она часто видела, как он проходит по улице, и запомнила его горделивую осанку. Держась за руки и почти не разговаривая, вышли они из села, направляясь к ореховой роще у подножья холма. Они гуляли час или два, потом вернулись, все так же молча и торжественно, словно думая только о том, как быстро пролетели эти минуты. Ион насупился; его волосы были взъерошены. Марика, смотревшая на его освещенный луной профиль, подумала: «А он — парень ничего. Ему очень идут растрепанные волосы», — и тихонько засмеялась. Услыша этот смех, парень внезапно обнял ее и поцеловал в губы. Девушке стало больно от этого бешеного поцелуя, и она оттолкнула парня, шепнув: «Сумасшедший, еще кто увидит нас».
— Не увидит, — тяжело дыша, пробормотал он, потом взял ее за руку, повел в укромное место, и там, сидя на траве, они вдоволь нацеловались.
Им казалось, что их тайная любовь будет вечной. Они гордились, что открыли такую бескрайнюю радость, и не могли ею насытиться, позабыв обо всех на свете, ни о чем не помышляя.
В сентябре они поняли, что не смогут долго скрывать свою любовь. Однажды вечером девушка призналась парню, и в ее шепоте слышались и страх и радость. Ион сдвинул шляпу на затылок и, вскочив на ноги, самоуверенно закричал:
— Я иду говорить с твоим отцом.
— Нет! — испуганно вскрикнула девушка. — Только не с отцом! Поговори с матушкой.
— Как же мне говорить с твоей матушкой? Она — женщина.
— Нет, нет! Не надо с отцом! Он рассердится и не отдаст меня.
— Отдаст!
Ион Кирилэ застал Альберта Ковача за столом. Тот сидел один и ел копченое свиное сало с луком. Лицо его было изуродовано ударами ножа, разрубленный надвое нос прилип между щеками как блин, густые седые волосы прикрывали висок, но все-таки было заметно, что уха нет. Зубы у Альберта все выпали, и он, точно дряхлый старик, с трудом жевал деснами.
Он удивленно посмотрел на парня и, не ответив на приветствие, грубо спросил:
— Тебе чего?
— У меня к вам разговор.
— Какой у нас с тобой может быть разговор?
— Ну, это так просто не скажешь…
— Говори, мне недосуг…
Ковач продолжал жевать, не предложив, вопреки обычаю, парню тоже сесть за стол. Он подумал: «Похож, дьявол, на своего отца», — и почувствовал, как по его телу пробежала горячая обессиливающая волна.
Ион стоял с шляпой в руках у двери и молчал, от волнения глотая слюну.
— Говори же!
Парень вздрогнул и сказал быстро и отчетливо:
— Отдайте за меня дочь.
— Какую дочь?
— Марику.
Альберт оторопело глянул на него. Казалось, он не понимает. Измерил Иона взглядом с головы до ног.
— Не отдам! — вполголоса, угрожающе произнес он. — Ступай себе подобру-поздорову и не мешай мне есть.
— Надо отдать. Марике я нравлюсь.
— Почем ты знаешь?
— Знаю! — Парень шагнул к столу. Он улыбался гордо, чуть бесстыдно. Очевидно, Альберт понял: он весь побелел и вскочил с криком:
— Почем ты знаешь?
— Нам нужно скорее пожениться, покамест живот у нее не слишком вырос.
— А?!
— Вот так!
Альберт бросился на Иона и неожиданно ударил его кулаком в ухо. Парень покачнулся, поднял руку, чтобы защититься, но было уже поздно, второй удар пришелся ему в переносицу. Он насилу открыл дверь и побежал не разбирая дороги, а вслед за ним тяжело топотал Альберт.
Марика и ее мать, помертвевшие от страха, выглядывали из сеней.
Альберт. Ковач увидел их, остановился и спросил девушку:
— Понесла?
— Понесла, — трепеща, ответила она.
— Вот как? — обезумев, заорал он, схватил ее за руку, поволок в комнату и бил, пока сам не изнемог. Пинал сапогами в живот, молотил кулаками по голове и до хрипоты кричал:
— Вот тебе! Вот!
Девушка вскоре потеряла сознание и свалилась На пол. Когда Ковач увидел у ног дочери лужу крови, он пошел в трактир и напился пьяным, решив отыскать и убить Иона Кирилэ, так же как убил его отца.