Ион Хуцуля, бледный, не выспавшийся, с синевой под глазами, весь горя словно в лихорадке, пробирался сквозь гущу людей и, видя, что они выжидательно поглядывают на барскую землю, которую словно стерегут зеленые шеренги тополей и ив, торопил их готовить плуги, запрягать лошадей и начинать пахоту. Нетерпение и странное беспокойство, овладевшие им еще с вечера, не покидали его и теперь. Сердце сильно билось, точно готово было выскочить из груди. Ему было душно и тяжко. Рванув дрожащими руками грязный воротник рубашки, он с облегчением почувствовал волну прохлады, обдавшую его волосатую грудь. Вокруг него, на краю поля, суетились люди. Георге Булига впряг в плуг свою костлявую клячу, рыжую и косматую. Оба его сына встали с двух сторон у оглобель, точно собирались тянуть плуг вместе с лошадью. Лемех уже погрузился в землю. Глаза старого крестьянина скользили по расстилавшейся перед ним земле и постепенно увлажнялись. Стараясь побороть свою слабость, он старательно высморкался в полу своей редкой, как сито, сермяги, издавая при этом надтреснутый, хриплый, словно трубный звук, потом крепко ухватился за ручки плуга и сердито крикнул на сыновей:
— Гей, давай, пошел!
Улыбка осветила сухие сморщенные щеки Алеку Лазу, который, ни на шаг не отставая, следовал за Ионом, держа списки наделенных землей. Он их так крепко сжимал в руках, точно боялся, чтобы у него их не вырвали.
— Готово, трогай! Давай, люди добрые! — кричал он и чуть ли не бежал, размахивая над головой белыми листами списков.
Щелкнули бичи, быки и лошади напряглись, и все плуги, как по команде, сдвинулись с места и взбороздили барскую землю. В это мгновение Ион всем существом ощутил, как душившее его напряжение ослабевает и бесследно исчезает. Словно что-то метнулось и взорвалось в нем, наполнив тело чем-то крепким и опьяняющим, точно вино.
— Люди добрые, гей, люди добрые! — крикнул он громко каким-то чужим голосом, двинувшись вслед за Алеку Лазу и стараясь перекричать толпу. — Люди добрые!..
Иону хотелось попросить, чтобы его подпустили к плугу, хотелось медленно идти, наклонясь вперед, за быками, глядя, как лемех переворачивает сырые пласты земли, издающие горький запах гнили. Руки его отвыкли от работы, загрубели, сжимая смертоносное оружие, и в нем проснулось страстное желание схватить рукоятки плуга, крепко нажать на них, вдавливая лемех в борозду, и взрезать давно не паханную землю с бешенством и страстью, с какой ласкал бы пылающее тело желанной женщины.
Быстрым шагом он поднялся на холм, где стояла группа березок, чуть шелестевших мелкими бледно-зелеными листьями. В своем весеннем уборе они походили на невинных девушек. Ион увидел впереди несколько группок людей, собравшихся вокруг шести-семи плугов. Крестьяне стояли напряженные, уперев руки в бока или скрестив их на груди, и смотрели прямо перед собой. Их кони махали хвостами, перебирая губами молоденькие нежные веточки березы. Быки с равнодушным видом жевали жвачку, словно понимая, что их хозяева не торопятся, и теперь им ничего другого не остается делать.
— Почему вы не начинаете, люди добрые? — спросил Ион, приблизившись к первому плугу, но и без ответа догадался, в чем дело. На опушке березняка, омрачая красоту картины утра, как само воплощение ненависти, в кожаной куртке, в шляпе, надвинутой на глаза, и в сапогах стоял Георге Котун, неподвижный и одинокий, точно волк, вышедший на охоту за людьми. Управляющего боялись больше, чем барина. Он пришел сюда с ночи охранять свою землю и встал перед крестьянами. Они косились на него, видели ружье у него на плече и не решались приступать к пахоте. Ион сразу все понял и улыбнулся. Уверенно, как хозяин, который спешит выполнить неотложное дело, он шагнул вперед и, набрав полную грудь воздуха, взялся руками за ручки плуга. Дерево их было влажное и холодное.
— Эй, давай! — подал он знак усатому крестьянину в залатанной сермяге, который смотрел на него холодно и настороженно, словно не понимая, что Ион хочет делать. Однако крестьянин все же взял бич, слегка взмахнул, но не ударил быков, а стал понукать их, натянув вожжи:
— Хэээйссс!..
Волы покачнулись и шагнули в ногу, колеса тонко скрипнули и начали медленно вращаться.
— Хэээйссс!
Ион вонзил лемех в землю, и, приноравливаясь к движению волов, налег всей силой на ручки плуга. Черная борозда стлалась прямо под его ногами. Над быками покачивались прозрачные полоски тумана. Пласты земли отделялись с треском, напоминающим звук ломающегося хвороста. Запах гнилых трав смешивался с запахом бычьего пара и кисловатым запахом взрытой плугом земли. Где-то вдалеке пел жаворонок. На пруду, в долине, квакали проснувшиеся ни свет ни заря лягушки, и синеватое покрывало утреннего рассвета постепенно светлело, разрываясь на длинные розоватые ленты. Однако Ион Хуцуля ничего этого не видел: не смотрел он ни на небо, ни вперед, ни назад, — лишь на то место, куда ступал, и взгляд его скользил по черной ленте борозды, которая все удлинялась, увлекая его за собой и одурманивая своим монотонным разматыванием.