— Ах ты хвороба! Чего ржешь? Ржешь на меня, дурашка? Не нравится? На, ешь… Опять же и с сеном… У нас нету сена, и мы поставили вопрос на общем собрании о покупке сена, но тут он поднялся и понес всякий вздор: мол, не надобно нам сена, лучше потратить деньги на что-нибудь полезное, строительством заняться… И так ловко он расписывал да крутил насчет планового хозяйства! Ну, все и подумали: «И умный же у нас счетовод!» Да и постановили выделить деньги на строительство… И вот оно — строительство… запланированное для пьянок. А! Что ты говоришь, Ионикэ?
— Да я ничего не говорю, — ответил Ион и подумал: «Что тут скажешь? Да и что бы я ни сказал, мне все равно не поверят. Ну да ладно, подождите только, — мысленно пообещал он, — подождите — и вы скоро увидите…» — Стало быть, — снова заговорил Ион, — я хотел сказать, что мы во всем наведем порядок на общем собрании, а сейчас нам надо первым делом заняться свеклой… Так говорит и Алеку Лазу… У нас свекла в поле лежит, а ведь уже выпал иней. Подготовь-ка лошадей, дед Булига. Все поедем на свеклу. С нынешнего дня свекле больше не лежать в земле…
Потом Ион обошел двор, собрал людей, которых там застал, и все направились к складу за инвентарем. Рядом с Ионом тяжело ступал молчаливый, угрюмый здоровяк Хараламбие Барбэ Рошие, в рваном кожухе и в огромных постолах. За ним шагал его сын, Григоре, статный, веселый парень, большой мастер играть на губной гармошке. Он без умолку говорил; слова вылетали из его рта точно из пулемета, а глаза так и бегали по сторонам, точно он что-то потерял и никак не может отыскать. Вот и сейчас, по дороге к складу, увидев кучку людей, стоявших за амбаром, Григоре крикнул им громким голосом, прозвучавшим в мглистом утреннем воздухе как медная труба:
— Хей! Вы, там! Идите-ка все сюда!..
Захватив инвентарь, люди двинулись в поле. Они шли быстро, с мешками за плечами, в шапках, в старых заплатанных кожухах и куртках, шумливые и хмурые, шутливо переругиваясь и подбадривая друг друга.
Небольшого роста человечек с сероватым сморщенным лицом, потирая руки, чтобы согреть их, подошел к Иону и толкнул его локтем в бок:
— Ты слыхал? Будто бы вернулся Митру Булига из Буковины… Говорит, в тех местах осень больно хороша… Дождей не было совсем… У нас их хоть отбавляй, а там вовсе не было!.. — и хитро подмигнул.
Ион отвернулся.
Слова, брошенные кем-то позади, причем так громко, что он расслышал, резанули его прямо по сердцу:
— Все было бы хорошо, ежели б не было на земле родичей!
Ион не распознал по голосу, кто это говорил, и даже не оглянулся.
Кто-то тоненько засмеялся:
— А коли у тебя еще есть и братья, тогда держись!
— Охо-хо! Брат — сущее несчастье. Ты бежишь от него, а он за тобой тащится.
Как только пришли на место, Ион принялся за работу. Его нервы были до крайности напряжены и, чтобы облегчить душу, а главное, избавиться от мучивших его мыслей, он начал бешено, с необыкновенным упорством и ожесточением работать. С силой всаживал он вилы в землю, да так глубоко, что рукоятка давно бы сломалась под нажимом, если бы земля не была такой влажной и мягкой. Алеку Лазу увидел, как работает Ион, и, остановившись возле него, недовольно проговорил: