— Давно загораешь? — весело спросил другой, и голос его, как у того, первого, тоже прерывался грохотом мчащейся платформы. И я, забыв всю горечь последних недель, с полным ртом прочавкал: «Полтора… месяца…»
В доме с мраморной лестницей надо было втащить на второй этаж сейф; и я хоть и строил из себя умника, сейчас во все глаза смотрел, с какой легкостью сдвинули они с места тяжеленный сейф, а потом, словно весил он не более десяти килограммов, быстро покатили его по двум каткам к лестнице. На это ушло минут пять. И будто все силы возвратились ко мне, когда мы, словно некие люди-лошади, впряглись в крепкие деревянные салазки и с громким криком: «Раз-два, взяли!» — двинулись с сейфом вверх по ослепительно белой лестнице. Железные кольца по бокам салазок натужно визжали под тягой продетой в них веревки; наша веселая артель пыхтела, исходила потом, лица у всех налились кровью. Но там, наверху, где щебетала смазливая горничная, и похожий на француза секретарь с бакенбардами указал нам путь… там, наверху, когда мы лихо покатили сейф в глубь дома, навстречу золотоволосой госпоже, мимо гобеленов и граненых зеркал, в которых отражалось наше спесивое шествие и неторопливо катящийся сейф… там, наверху, мне так понравилось это занятие, что, когда мы возвращались рысцой обратно к корчме, завсегдатаями которой были артельщики, я схватил за руку усатого дядюшку Йожи.
— Можно мне остаться с вами? — и поглядел ему в глаза.
Все слышали мои слова и с таким видом уставились в пространство, словно там был написан ответ на мои вопрос, а затем презрительно пожали мощными плечами: «Ничего, мол, не выйдет, самим едва на жизнь хватает…» И вдруг ударили по рукам.
С тех пор я здесь, среди них: сижу, когда нет работы, за кружкой пива, увенчанной облаком пены, либо гляжу, как в высоко расположенном окне мелькают и разговаривают головы без тел. Если работа есть, потягиваюсь, зеваю, медленно взбираюсь на повозку, как и мои товарищи, небрежно насвистываю, проезжая по улице, играю своим располневшим телом. Выкрикивая непристойности девушкам, мы пылим дальше. Самый сильный среди нас Сепи; он каждое утро выжимает гирю; а мы вшестером играючи уложим на лопатки тридцать студентов.
Когда, бывает, мы мчимся мимо какого-нибудь парка, я встаю на козлы и кричу безработным: — Подходи! — И если набивается какой-нибудь доходяга, я тут же отказываю ему: — Мертвецов нам не надо, браток… — И наша упитанная рыже-гнедая лошадь Шари несет нас дальше, а я вижу, как крючится тот, кого мы не взяли с собою, как медленно переставляет ноги, да еще к тому же плачет небось.
Товарищи именно мне поручают это, чтобы помнил о скверных временах.
Мы часто напиваемся пьяными: вот и вчера вечером Терчи с соломенными волосами и рыжая Гизи, эти уличные девки, были у нас. Погода стояла очень жаркая; мы выпили много пива и добавили к нему крепкого винца.
Дядюшка Йожи силком затолкал под стол пузатого гармониста и заставил его играть оттуда, а сам, облапив рыжеволосую девку, пустился с ней в пляс на столе, это в его-то пятьдесят!
Две эти девки изрядно вымотали нас в гостинице; наутро мы со свинцовыми серыми лицами сидели и глотали соду с забористой паприкой. Один лишь дядюшка Йожи гордо посматривал на стол и поглаживал то место, где он плясал.
Настала самая жаркая летняя пора; все наполнилось громким жужжанием, а у нас под ногами был прохладный пол, спрыснутый водой; Бодри, собака корчмаря, переходила с рук на руки, покусывая копчики наших ленивых пальцев, и все это было нам по душе.
Сепи заснул сидя и храпел на солнце; мы тоже клевали косами.
В полнейшей тишине зазвонил телефон. Корчмарь, махнув чубуком, как всегда, подзывает меня, физиономия моя ему кажется смышленее, да и язык у меня лучше подвешен. Я без особой охоты подхожу к телефону и, тяжело вздыхая и отдуваясь, беру трубку.
— Алло, — бормочу я, — добрый день, сударыня… Извините… Какой номер вы изволили назвать? А, номер семь, сейф… Улица Трефорт, дом номер семь, третий этаж… квартира три. Записал, не извольте беспокоиться… Через час будем у вас… Да, через час… Вам не нравится торговаться? Хорошо, последняя цена: пятьдесят пенгё… Так ведь большая работа… Со всей ответственностью… Да, будем… До свиданья…
Я громко хлопаю в ладоши: — Франци, закладывай… — Все потягиваются. И, уже покачиваясь в повозке, медленно соображают, сколько помощников надо взять в парке.