При этой мысли Бошняк вскакивает. Хлопает глазами, словно помешанный. Ему хочется схватить пальто, помчаться домой, проверить: правду ли болтают? Но тут же становится стыдно. Не умеет он врать и притворяться. Спросит жена: «Чего пришел?» — он сразу все и выложит… А если уличит ее… достанет у него духу ударить?.. Достанет! — отчетливо понимает Бошняк. Как же так, у него ни работы, ни доходов, а жена — вроде тех дамочек, у которых мужья с положением — чтобы расфранченная ходила? Частный мастеровой, он, конечно, сам себе хозяин, но денег у него не густо.
У Бошняка все так и полыхает внутри. «Господи, хоть бы какая работенка подвернулась…» — он в тоске оглядывает поблескивающие на солнце инструменты: его цыплятки, гусята, его животинка… Вот маленькие тиски грустно нахохлились на лавке, словно больная черная курочка… Единственное его имущество, стада ремесленника — инструменты. Как золотит их солнце… работы, работы! — пылая, отстукивает сердце.
Чтобы справиться с собой, Бошняк идет к токарному станку, переставляет шестеренки, — хочет сделать четвертную резьбу. И в тот момент, когда он зажимает между стальными щечками бабки железную болванку, чтобы поработать для собственного удовольствия, дверь подвала открывается и входит молодой человек… Его лаковые туфли осторожно ступают со ступеньки на ступеньку — он нерешительно оглядывается, потом снимает мягкую черную шляпу. У посетителя холеные белые руки и даже на расстоянии чувствуется, что от него исходит приятный аромат и свежесть.
Бошняк отнимает замасленные руки от станка и спешит поздороваться.
— Добрый день.
Молодой человек кивает, лезет рукой в карман пиджака, секунду шарит в нем и вытаскивает странного вида ключ.
— Я бы хотел, — высокомерно цедит он, — чтобы вы срочно сделали мне такой ключ… вы смогли бы? — Взгляд с поволокой останавливается на кряжистом слесаре: — А я подождал бы тут.
— Да-да, конечно! — чуть не подпрыгивает Бошняк, а сам уже роется в заготовках, вытаскивает подходящую. И сразу за напильник. То так, то эдак повернет ключ в зажиме, измерит и опять пилит. Старается — даже пот на лбу выступил. Из-под напильника, оседая вокруг, летит легкая железная пыль. Молодой человек курит, закидывает ногу на ногу, зевает. Он устал от молчания, которое длится вот уже полчаса… Он потихоньку перебирается поближе к верстаку и, жеманясь, затевает с мастером беседу.
— Что, велики ли доходы? — спрашивает он. — Не хотите ли закурить? Вот спички.
Бошняк затягивается.
— Ну и работенку вы мне задали. Восьмипружинный замок, я таких сроду не видел.
Пришедший хихикает.
— Это не простой замок, — говорит он, ухмыляясь. — Под этим замком держат женщину.
Он умолкает и стряхивает с сигареты пепел.
У Бошняка екает сердце. До мозга костей пронзает его боль. С пылающим лицом разглядывая щеголя: его красивую рубашку, галстук, его холеный вид, сверкающие ногти, — он понимает: вот такие женщинам и нравятся, не то что он… приволокнись такой за его женой — и кончено, наверняка вскружит ей голову.
Лицо Бошняка наливается кровью, даже уши у него краснеют, все тело болит и ноет, хоть кричи. Из-за таких вот и обманывают жены своих мужей. Даже восьмипружинный замок им не помеха. А он сейчас ради жалких грошей помогает надругаться над чьим-то мужем! Узнать бы, однако, откуда этот ключ, на какой улице тот дом… все бы квартиры обошел и вызнал, кого хотят провести…
— Нельзя ли побыстрей? — раздается голос посетителя. — Ключ до полудня непременно должен быть на месте… а новый я сегодня же вечером испробую самолично. — И молодой человек заливается смехом.
У Бошняка мелькает безумная мысль. Выкрасть ключ, добежать до канала, бросить его в воду. Или как-нибудь иначе? О, проклятье, наконец-то подвернулась работа и какие муки принесла!
Он снова берется за напильник, примеряется к ключу, и тут сердце его начинает биться ровнее, на него как бы нисходит покой, время от времени он даже прикрывает глаза. Рука уверенно и спокойно водит напильником.
— Не сочтите мой вопрос за нескромность, — Бошняк кидает взгляд на молодого человека, — у вас будет возможность днем попробовать ключ?