Куриная клетка пованивает. В темноте Винце задел плошку с водой, измочил ноги. Вот пожалуйста, теперь и носки мокрые. Или только так кажется? Он щупает их. В самом деле, мокрые. В который уж раз такое случается. Удивительно. Он тянется рукой за серой курицей, та, разумеется, пугается.
— Что ты говоришь? — шепчет Винце, прислушиваясь, и лицо его становится сморщенным, как изюмина. Чудесно слушать жалобно-певучее кудахтанье кур, чириканье воробьев, смотреть в завораживающие глаза собак, наблюдать непонятные телодвижения животных. В такие минуты он ощущает теплоту: животные все равно что люди, только люди в чем-то умнее.
Он входит на кухню:
— Нашлась никелевая пуговица.
— Шесть филлеров, — говорит мать.
— А это? — с любопытством спрашивает Винце и протягивает серую курицу.
— Семь филлеров, — машинально отвечает мать, ибо и эта курица готова снестись.
— У нас пятнадцать кур, и если бы все разом снеслись, десятью семь семьдесят, пятью семь тридцать пять, — бормочет мать, — всего один пенгё и пять филлеров. А во что обходится содержание кур в день? Кило кукурузы — двадцать филлеров, вода для питья, скажем, полфиллера. Не то что у этого… ну, ты знаешь, у кого, — говорит мать, — этого безработного, в доме номер семнадцать, он держит голубей, восемь штук, потому что любит смотреть на них… нет, чтобы кур держать и иметь к обеду восемь яиц.
В кухню входит отец.
— Нашлась, мать, пуговица от рубашки.
— Где ж она была?
— Вот здесь. Карман продырявился, а ты не зашила.
Вид у господина Майзика суровый. А что, если б он положил в худой карман десять филлеров и они проскользнули бы, выпали?.. Словом, непорядок это.
Агата признает свою вину. Она уже надела на палец наперсток, лицо ее, как у маленькой девочки, выражает испуг, и она поспешно говорит сыну: — Осмотри и ты свои карманы.
— У меня карманы целы, — отвечает сын. Тем самым он как бы дает понять отцу, что у него карманы не продырявливаются так скоро.
Майзик поднимает на него глаза: — Вот когда проносишь одно пальто тридцать пять лет, тогда и хвались.
— Я не хвалюсь, — отвечает сын. — Но карманы у меня еще целы.
— Есть уже кто-нибудь на улице? — спрашивает Агата.
— Есть, — отвечает Майзик, — вышел один помощник дворника, первым делом сплюнул на свою часть тротуара, потом закурил, еще раз сплюнул и начал потягиваться. Половину мусора так и оставил на месте. Я видел.
Он умолкает. Часы прокряхтели половину пятого, дернув свои отвислые цепи. И тяжело пыхтят дальше на своих старых пружинах. До половины шестого не произносится ни слова. Винце меж тем набрал каменного порошка и наводит блеск на плиту. Отец перевязывает посекшуюся метлу, посапывая холодной трубкой.
— Сегодня воскресенье, — говорит сын. Это опять выпад в адрес отца. Каждое воскресенье сын брякает: — Сегодня воскресенье! — То есть день, когда в семье Майзика особенно много говорят о легкомысленных людях. Ибо ветреные люди, в том числе пожилые мужчины и женщины, обуваются в этот день в большие нескладные башмаки, берут в руку палку и пускаются в путь по горам по долам… Открывают котомки, когда проголодаются, тянут из бутылок, когда захочется пить. Это ж сколько денег уходит на такие прогулки, сколько истаптывается обуви! И какая это глупость — карабкаться куда-то, когда легко можно спуститься до конца улицы Багой, где течет речка, или подняться до другого конца улицы, где зеленеет гора. А то идут, ползут, багровеют от натуги, схватывают насморк… Однако Винце в этот день неизменно брякает, что сегодня воскресенье. Ну да он еще человек молодой и имеет право в этот день напомнить о том своим родителям. В нынешние времена парни с девушками по густому лесу гуляют, а коли охота придет, так и обнимаются.
— Так, значит, воскресенье, — бурчит Майзик. — Может быть… Человек так устает за целую неделю, может и отдохнуть на седьмой-то день…
— Как всевышний, — тоненько вторит мужу Агата.
Майзик одобрительно смотрит на нее и тоже присаживается отдохнуть на седьмой день, поразмыслить, что сделано им за шесть предыдущих дней. Ему так хочется поторопить время, чтобы скорее настало первое число, — в этот день жильцы его второго дома присылают ему деньги. Еще он сдает где-то в аренду тридцать хольдов земли; и оттуда тоже так тягостно дожидаться платы. И еще — горькие поиски: где можно дешевле приобрести что-нибудь. И каждую неделю ходить плакаться в налоговое управление. А главное наблюдать, как косно, лениво проводят жизнь другие!.. На седьмой день после всего этого необходимо отдохнуть. Да, сегодня вечером можно было бы пойти на берег реки. Там есть одна корчма, станешь невдалеке от нее и явственно слышишь цыганскую музыку, совсем как если б ты сидел внутри. На этом он тоже сберегает пенгё. Это наибольшее и наиприятнейшее переживание в жизни господина Майзика, его библия — книжечка, в которой он вот уже который год отмечает, сколько удается ему сэкономить за день.