Маришка прижалась к мужу: ноги ее точно налились свинцом, башмаки стали непомерно тяжелые и впивались в ноги. Скинуть бы их и пойти босиком!
— Говорю вам: лучше кустов ничего не придумаешь, — настаивал на своем бывший мясник.
Кусты с поникшими главами замерли в безмолвных горах. Пути туда были отверзты. Бестолковые ночные бабочки, приняв звезды за огоньки фонарей, готовы были устремиться к их свету. А вот проглянули и сказочные гномы: мириады светлячков припорошили их серебряные бороды зеленоватой светящейся пыльцой. Головки горицвета белели во тьме подобно святым духам.
Ночь, как изголодавшийся пес, жадно подкарауливала звуки.
Мишка Барланги призадумался всерьез.
— Ежели разобраться, то я почитай везде побывал, — сообщил он честной компании. — На горе Хармашхатар был, на горе Кишцелл — тоже, и в сторону Хидегкута забредал не раз. Но как я есть теперь человек женатый, то и место мне другое надобно… А что, тетушка Панни, доводилось вам бывать в Хювёшвёлде? — обратился он к прачке.
Панника покачала головой: нет, она отродясь там не бывала. Ни она, ни часовщик; даже видавший виды колбасник в Хювёшвёлде ни разу не был. Не так-то уж это и близко отсюда, а они, трое, в сущности и не выходили за пределы своего убогого квартала, слоняясь по его тротуарам — то на трезвую голову, то в подпитии.
— Хювёшвёлдь! — произнес часовщик. — Вот это да! Ведь там санатории находятся, — и он причмокнул, словно на язык ему каким-то чудом попала вкуснейшая абрикосовая палинка.
— Хювёшвёлдь! — подхватил колбасник. — Когда-то я собирался стать там официантом.
Хювёшвёлдь, зеленоглазый край! Само название твое сулит прохладу в летний зной. Под кронами твоих дерев качаются вверх-вниз качели, и легкая тень бежит им вослед. По склонам твоим струится вино, изливаясь сквозь жерла кабачков, а музыканты-цыгане, подобно смуглым сверчкам, своей игрою обращают в цветы бутоны. Хювёшвёлдь! Лужайки твои усеяны обглоданными куриными косточками, а крошки от сдобных булок — чем не пиршество для муравьев! Там и сям поразбросаны бумаги — все в жирных пятнах от масла, от жареной гусиной печенки, а россыпи яичной скорлупы шляпками ложатся на растущие грибы.
О, хювёшвёлдские тропы!
Пересесть в трамвай, идущий от Сенной площади, и ехать, ехать… ехать и смотреть из окошка трамвая, как из окна роскошного экспресса!
Но вот беда: билеты на двоих, да в оба конца стоят целый пенгё.
Колбасник достает из кармана двадцать филлеров и жертвует на свадебное путешествие. Часовщик дает десять. Шесть филлеров наскреб молодой супруг, десять набралось у Маришки. А вот тетушка Панни помалкивает. Отводит взгляд, смотрит по сторонам: прачки прижимисты, до их кошелька добраться — все равно что ржавый замок открыть. Однако Мишку Барланги в деликатности не упрекнешь, он не колеблясь наступает Паннике на любимый мозоль:
— Тетушка Панни, не видите разве, что нам денег не хватает? Добавьте, сколько надобно, а в понедельник я вам верну, истинный крест, верну.
Тетушка Панни, застигнутая врасплох, вздрагивает и лезет за пазуху. Долго копается там, затем отходит в сторонку: якобы для того, чтоб на свету разглядеть завернутые в пестрый носовой платок деньги.
— Ох, нелегко мне мой хлеб достается, — вздыхая, говорит она. — Но ты ведь меня не подведешь, в понедельник точно отдашь? А, Мишка?
— Отдам, разрази меня нечистая сила, — клянется тот.
— Премного вам благодарна, тетушка Панни, — таращит слипающиеся глаза молодая.
Тут, позванивая, со стороны Обуды горделиво подкатывает к остановке трамвай — девятый номер. Из него выглядывает кондуктор:
— Ну, что, земляки, надумали ехать?
Потому как подвыпившие мужчины лишь теперь принялись любовно хлопать друг друга по плечу да перешептываться. А Маришка и тетушка Панни бросились обниматься на прощание.
Впереди свесился из окошка толстяк-вагоновожатый, чувствуя, что трамваю так и не терпится катить дальше.
Кондуктор дергает за ремень: дзинь! Вожатый врубает звонок: динь-дилинь!
Кондуктор отдает пассажирам честь: — Куда прикажете?
— Два до Хювёшвёлди, на пролетарскую свадьбу, — вворачивает Мишка Барланги. Его жена — хрупкая, с миниатюрными чертами лица — издает смущенное восклицание, затем, пристально посмотрев на своего новообретенного супруга, целует его в губы.
Вожатый звонком делает знак кондуктору подойти поближе: ему любопытно узнать, что там такое происходит в вагоне.