Летом в них жарко, зимой холодно. Единственное их достоинство в том, что в холода или когда кто богу душу отдает из них можно запросто выдрать пару досок и, прежде чем уйти в лучший мир, посмотреть на огонь и погреть напоследок холодеющие руки. Достоинство бараков еще и в том, что здешний житель может не стесняясь назвать себя нищим.
Исидор, чиновник управы, пришел сюда с постановлением инженерной службы, обязывающим обитателей поселка освободить строения в двухнедельный срок; подобные постановления принимаются по три раза в год и каждый раз обитатели поселка — венгры, цыгане, словаки, католики, мусульмане и евреи — саранчой снимаются с места и с рокотом, с устрашающим гулом валом валят к управе. Это величественное, живописное зрелище, по обе стороны шагают вразвалку полицейские, в сапожищах, сверкая саблями и револьверами у пояса. Под их почетным эскортом орут и плачут грудные младенцы, клянут жизнь и бога и черта женщины, беременные молодки и окривевшие мужики, слепые солдаты-инвалиды, грозящие кому-то своими белыми палками, расплывшиеся, грузные прожигатели жизни, сплошь исполосованные шрамами в кабачных драках. Они идут, гомоня и плача, и шумно вливаются в коридоры управы. Почтенные граждане в подобные минуты пятятся, жмутся к стенам и смотрят на эту нечисть со смешанным чувством жалости и отвращения. Чиновники с непроницаемыми лицами выглядывают из окон и требуют тишины, им, мол, мешают закончить опись чьего-то имущества… Глава управы, маленький, плотный, краснолицый господин, — охотник до ухи и сигар. Любит он и понаблюдать за карточной игрой, а после четырех кружек пива хохочет без удержу. Человек он добрый, набожный, близко к сердцу принимает все, что делается в его округе, и вот теперь, как последнее средство, пускает в ход градостроительные доводы: через поселок пройдет новая дорога, выходит, хибары надо снести в двухнедельный срок… Он покидает свой кабинет — народа тьма, все не вместятся — и, встав перед плотной черной толпой, произносит:
— Тихо.
На беду, прямо под носом у него стоит шелудивая девка, вся в струпьях, даже левый глаз покрыт лиловой коростой… Господин управляющий, однако, берет себя в руки: вот ведь тоже человек, думает он, и еще несколько мгновений искоса рассматривает уродину, а затем обращается к толпе. Он слышит, как из уст в уста передается:
— Не слыхал, что ли, тихо… заткнись, тебе говорю… не лайся… цыц…
Управляющий:
— Итак, слушайте: вам надлежит покинуть строения…
— Хороши шуточки! Слыхали! Церковь небось отгрохали, даже две, а нам так ничего и не сделали! Вот возьмем и здесь поселимся, в управе! Что им человек? Хоть удавись, жалкий оборванец! Сопля, клоп, вошь, поделом тебе… раз и к ногтю!
— Не уйдем мы, господин управляющий! Не уйдем! — орут вокруг.
«Это толпа, — думает господин управляющий, — с такой толпой разве что диктатор сладит. И правду сказать, куда мне девать их? Я связан, связан по рукам и ногам! И надо же было этому сброду осесть в моем округе. А теперь сам господин бургомистр интерес проявляет: «У вас, я слышал…»
Вот пошлю горемык этих в городскую думу, мечтает господин управляющий, ничего, пусть покажут себя во всей красе.
— Значит, осенью — крайний срок! Понятно? — говорит он, чтобы, по крайней мере, оставить за собой последнее слово.
Исидору не впервой разносить всяческие письменные уведомления и предупреждения. Придя сюда, он первым делом заворачивает в корчму, нагружается вином, водкой и пытается сойтись на короткую ногу с обитающими здесь темными личностями поселка.
— Да пойми же, — внушает он Мехмеду, который по праздникам всегда одет, как истый мусульманин, — мне ведь надо собрать подписи. Мне велят — иди в поселок. Я и иду. Хотя знаю, что меня здесь презирают и будут оскорблять, а я ведь сам бедняк. Вернусь вот, а господин инженер сразу: «Ну как, вручил?» — и будет смотреть подписи. Я потому и прошу вас, Мехмед, распишитесь, это ни к чему не обязывает.
Мехмед ковыряет в зубах. Он смотрит на Исидора с чувством явного превосходства и тихо спрашивает:
— Где? Покажите!
Исидор листает свою книгу; бормоча, читает по складам и наконец тычет пальцем:
— Вот здесь, будьте любезны…
Мехмед склоняется к книге.
— Здесь? — переспрашивает он, потом резко откидывает голову и что есть силы плюет туда, где должна стоять его подпись.
— Вот что им покажи, — сумрачно произносит он, — чахоточный мой плевок, мать твою так…